– Мы больше ничего не можем сделать, – ответила она мне.
– В темноте нет ничего плохого, – поддержала мама.
Малыш кричал еще громче, хотя это казалось невозможным.
– Заткните же его! – выкрикнул из общей комнаты отец.
Мама с бабушкой стали энергичнее раскачивать кроватку. Я подошел и встал рядом.
– Ты не бойся, – прошептал я. – Темно – это не так уж плохо.
Мама вздохнула, услышав, что я повторил сказанное ею. Однако ребенок плакал, несмотря ни на что.
Ножки кресла отца царапнули пол в комнате, и он появился в дверном проеме в пляшущем свете экрана. В фильме кто-то играл на губной гармошке.
– Что стряслось с этим ребенком?
– Его беспокоит темнота, – ответила мама.
Папа нажал на выключатель. Я успел вовремя закрыть глаза.
– А он что здесь делает? – Я знал, что отец говорит обо мне. – Тебе что здесь понадобилось?
– Я не мог заснуть. Решил посмотреть, что случилось.
Папа еще несколько раз щелкнул выключателем, убеждаясь, что ребенок успокаивается, когда в комнате светло.
– Так не выключайте свет, – бросил он.
– Мы должны, – заявила мама. – Не может же свет гореть всю ночь.
– А как будет спать твоя дочь? – поддержала бабушка. – Это ведь и ее комната.
– И ребенок должен привыкать спать в темноте, – продолжала приводить доводы мама.
Папа вдохнул и нажал на выключатель.
В помещении вновь стало темно.
Малыш заплакал.
– Ты, отправляйся спать, – приказал отец. – Тебе известно, что Человек-сверчок делает с мальчиками, которые плохо себя ведут.
Прежде чем убрать руки с рейки кроватки, я прошептал:
– Ты не волнуйся, у меня есть идея.
Отец пропустил меня вперед, проводил взглядом и вернулся в свое кресло. Скрипнули ножки, и звук телевизора стал громче.
Я шел по коридору медленно, оглядываясь в поисках нового гостя-светлячка. И опять наступил на гвоздик. Рядом с ногой вспыхнул зеленый огонек.
Он охотно подлетел к банке, словно был рад навестить родственника в тюрьме для насекомых. Огоньки замигали с обеих сторон стеклянной перегородки, как будто они так переговаривались. Я открыл крышку, и оба жука замигали зеленым светом.
Слушая, как надрывно плачет мой племянник, я улыбнулся.
– Подожди немного, – прошептал я и забрался в постель, с трудом сохраняя терпение.
Как попугай, я принялся шепотом повторять реплики из фильма, который мой отец не уставал пересматривать, брат никогда не понимал до конца, а сестра, наверное, ненавидела. Наконец закончилась старая песня, это была самая грустная мелодия из всех, что я слышал. Женский голос наполнил подвал мраком, страшнее кромешной тьмы.
В нашу спальню вошел брат и забрался наверх, на свое место. Пружины несколько раз скрипнули, прежде чем он устроился. Затем они ритмично прогибались несколько минут, сначала медленно, потом быстрее и еще быстрее, потом брат застонал, и все стихло. Правда, через несколько минут брат громко захрапел.
Я решил подождать еще немного, чтобы все точно успели заснуть.
Вскоре тишину нарушали лишь звуки капающей из бачка воды и плач ребенка, и я выбрался из постели, прихватив банку со светлячками.
В комнате сестры я первым делом услышал ровное дыхание бабушки и медленно подошел к детской кроватке.
– Посветите ему, пожалуйста, – прошептал я светлячкам. – Он еще боится темноты.
Банку я поставил рядом с головой ребенка и накрыл ее простыней. Под тонкой тканью вспыхнули два огонька, подсвечивая лицо малыша.
Когда я был в дверях, он уже не плакал.
Следующим утром я резко сел в постели, вспомнив о банке со светлячками.
Подвал уже наполнился множеством звуков. Тостер несколько раз выстреливал в кухне, стулья вокруг стола вовсю царапали пол, в ванной бачок унитаза наполнялся водой.
Я вошел в комнату бабушки в одних трусах, тех же, что и прошлым вечером. Первым делом я заглянул в кроватку ребенка, но она была пуста. Ни племянника, ни моей банки. Я поднял простыню и еще раз исследовал кровать. Ничего.
Из кухни меня позвала по имени мама, и еще манил аромат поджаренного хлеба. Сначала, однако, я зашел в ванную, чтобы умыться и пригладить водой волосы. Они всегда были растрепанными после сна.
– Входи, садись, – сказала, увидев меня, мама и открыла холодильник, чтобы достать масло. – Мы уже завтракаем. Видишь, что бывает, когда поздно ложишься. Потом тяжело вставать.
Брат сидел за столом, держа в обеих руках приборы, и ждал, когда мама подаст еду. Он ножом указал на соседний стул и скорчил рожу, оттопырив изуродованную губу так, что стала видна десна. Я забрался на стул и посмотрел на бабушку напротив. Она улыбалась, глядя в пустоту, и пила кофе, иногда опуская кончик пальца в чашку, чтобы определить, сколько там осталось. Рядом с ней сестра кормила грудью сына. Папа смотрел на нее, не отводя взгляд.