Я развалился в старом кресле, Петя Портянкин спас его от аутодафе. Теперь сплошь и рядом полыхают костры из вполне приличной, но, как считается, уже немодной мебели. Горят отличные шкафы, столы, диваны, стулья. Страшный суд...
Вспоминаю тестя: старик не дурак, если намертво оккупировал себе дома кресло, отдохнуть в нем, оказывается, можно превосходно, а я-то ко всем креслам относился пренебрежительно, считая их барским атрибутом.
Прислушиваюсь к голосу Родионыча. Он рассказывает о том, что в космосе существуют инопланетяне, они обогнали нас в своем развитии на миллионы лет и в контакт с нами вступать не хотят; мы, земляне, для них заповедник.
А что, если это правда? Что, если мы, то есть наша земля, для кого-то там, в космосе, как муравьиная куча? Подцепят нас каким-нибудь космическим ковшом и распылят в безвоздушном пространстве.
Жалею, что космонавтом мне не быть. Это уж точно. Пытаюсь понять, как себя чувствует человек в обстановке невесомости. Я, кажется, это понимаю: когда высоко взлетаешь на качелях и в тот миг, когда качели идут вниз, теряется опора. Вчозможно, это и есть состояние невесомости, но тут мгновение, а если испытывать его десятки суток? Даром звание Героя Советского Союза не дадут: в таком состоянии напряженная работа дается нелегко.
На мою долю даже не досталось поиграть в космонавтов, как сейчас играют дети...
Подняться в небесные глубины я могу только в мечтах, а если повезет, то и во сне...
Думаю о Родионыче. О чем мечтает он? Сдержанный, скрытный. Нынче он поступил на подготовительные курсы в инженерно-строительный институт. Как это он сказал? «Только одна вода стремится вниз». Хорошо сказал...
А куда стремлюсь я?
Неужели мне так и суждено всю жизнь быть исполнителем чужой воли? А разве своих мыслей у меня нет?
По почему тысячи людей не раз погружались в воду и только один выскочил оттуда с криком «Эврика!»? Почему миллионы яблок падали людям на головы, шишки набивали, и только одна голова догадалась о великом законе природы?
Как совершаются открытия? Ну если и не великие, то хоть как это приходит людям на ум? Или глаза у таких людей особенные, они еидят не так, как все остальные?
Поглядываю на часы: дома уже беспокоятся, а теща, как всегда, собирается звонить в милицию: не сообщали ли о несчастном случае? Ей все кажется: если я или Клавочка задержимся где, то обязательно должны угодить под машину, и в лучшем случае нас отправили на операционный стол, а не в морг.
Поэтому она каждый вечер, вместо того чтобы пожелать нам спокойной ночи, рассказывает разные случаи об автомобильных катастрофах, учит, где и как надо переходить улицу, и самое опасное место — перекрестки: «Я бы на всех перекрестках подземные ходы вырыла!»
В кресле уютно, так бы и уснул... Я вытягиваю ноги и поворачиваю голову, умащиваюсь. На стене прямо перед моими глазами висят заповеди, коим мы должны непреложно следовать. Они черной тушью выведены на грубой бумаге.
Заповедь первая: Дорожи честью.
Вторая: Не пятнай достоинство рабочего человека.
Третья: С первых шагов приучайся трудиться добросовестно: потом это станет хорошей привычкой на всю жизнь.
Четвертая запове: ь: Для других — только то, что взял бы или сделал ; зя себя.
Пятая: Знай, что халтурная работа появляется тогда, когда человек за деревьями не видит леса, не чувствует связи между своим трудом и трудом товарищей, не осознает свое место в общем строю.
Шестая: Задумайся над КПД своей жизни. Хватит разбазаривать себя ни на что.
Рядом с заповедями напечатанные на машинке стихи Пети Портянкина:
На свете ремесел что птиц — не счесть.
И каждое ремесло поет свою песнь.
И каждому ремеслу крылья даны.
То малой они, то большой ширины.
Но песнь ремесла надо выбрать уметь,
Чтоб в полный голос ее запеть.
Вокруг слова «ремесло» поднялась в бригаде целая дискуссия. Одни говорили, что ремесло — это от слова «ремесленник», пренебрежительно, делается абы как. Другие доказывали, что ремесло — это умение, знание профессии, самые точные и экономичные приемы работы.
Я тоже так думаю...
А Родионыч уже рассказывает об акулах. Он считает, что если мы не узнаем, что у акул зубы расположены в пять-шесть рядов, а то и больше, а зубов у них не десятки, а сотни, они там как патроны в револьверном барабане, то нас можно считать недоучками и недоумками.
Вдруг все затихло. По всей вероятности, сейчас Пепор начнет морить нас своими стихами. Так оно и есть. Я закрываю глаза и слышу знакомый, вдруг ставший гундосым голос моего друга: