Клавочки нигде не было. Но не мог же среди бела дня исчезнуть бесследно человек?
Ее украли,— стонала теща. — Увезли! Рассказы-пали, ездит один тут на зеленой машине... Девушек сма-мнпает... О боже, что ж это я ничего не делаю! Надо в милицию заявить, сейчас же заявить надо.
Я попытался ее успокоить, высказал предположение, что Клавочка, вероятно, уже наверху, у квартиры.
— Что ж, о,на, по-твоему, туда через замочную скважину проникла? — Теща, не вынимая из кармана рук, позвенела там ключами. — Господи, с ней случилось что-то, может, ее в живых уже нету!..
— Дайте ключи! — потребовал я.
Она отдала их мне с таким видом, будто никогда назад получить уже не надеялась.
— Пойдемте, бабушка, потихоньку, наверх поднимемся.
— Дайте мне что-нибудь, снесу,— вызвалась она.
— Без вас сделается,— остановил я. — Пойдемте!
Лавируя среди машин, мы с бабушкой сумели пробиться только к парадной, дальше путь заградил сервант: его пытались занести за лифтовую шахту трое мужчин в рабочей одежде. Женщина в черной каракулевой шубке и в такой же шапке, которая ежеминутно съезжала ей на глаза,— она то поправляла шапку, то умоляюще складывала руки на груди и просила:
— Осторожненько, ради бога, я хорошо заплачу, осторожненько...
Я помог подтолкнуть шкаф, и мы с бабушкой пошли вверх по лестнице, отдыхая на каждой площадке.
— Э-э,— вздыхала бабушка. — Это не по мне...
— Лифт будет работать, пешком вам не придется.
— Да, пешком плохо...
Клавочки наверху не было. Я оставил бабушку у дверей нашей квартиры и спустился вниз. Где-то на всю лестницу пели про то, как ревела буря, дождь шумел. Потом: «Степь да степь кругом, путь далек лежит, в той степи глухой умирал ямщик...»
Я, провожая ребят, пообещал устроить законное новоселье.
На тещу жалко было смотреть.
— Чувствует мое материнское сердце, с ней что-то случилось,— стонала она. — О боже, а я тут с тряпками...
Тесть, чего с ним никогда не было, закричал:
— Никуда она не денется! И нечего панихиду по ней служить!
Бабушка притихла в ванной комнате, даже свет там не зажгла, сидела на батарее, горевала.
Я не знал, что и думать. Разделял тревогу семьи: видно, на самом деле что-то случилось. Вызвался пойти в ближайшее отделение милиции — там помогут. Оставаться дальше в неведении было невыносимо.
Но не успел я подойти к двери, как раздался звонок.
— А я три фильма посмотрела! — беспечно заявила Клавочка. — И пообедала в ресторане. Да не смотрите вы на меня так, днем там обеды недорогие, как в обычных столовках.
Тесть сказал:
— Ну и паршивка же ты, Клавдия! Сейчас возьму ремень, задеру юбку и отвожу! Не посмотрю, что замужняя.
Теща быстро подошла к дочери и хлестнула ее ладонью по щеке. А я только взглядом и смог потребовать объяснения: любое слово застряло бы у меня в горле.
— Терпеть не могу чемоданной возни,— сказала Клавочка, взяла меня за руку и потащила в нашу комнату. — Кутерьма на нервы действует. Ой, Витенькаг, наконец-то мы дождались!.. — Разбежавшись, она прыгнула на кровать, покачалась на сетке. — Вы и без меня хорошо справились.
Без нее справились... Страшный суд.
Бабушка ожила, переходила из комнаты в комнату, радовалась, разговорилась:
— На дворе что делается, а? Морозище такой, а у нас как в печке. Хоть без платка ходи, и дровец не надо. Вода горячая. А я, бывало, каждый свой день начинала с того, что плиту выгребала, в золе вся обпуд-ренная. Потом за дровишками шла, за углем, наберу в ведерко. Пока плитка топится, хорошо, а к утру вымерзает все, из-под одеяла выбираться страшно. А тут...
Она открыла на кухне кран с горячей водой, подставила руку и ойкнула. Я научил ее управляться с двумя кранами. Она подержала ладонь под теплой струей, потом, присев на корточки, потрогала батареи, коснулась паркета, погладила его, спросила недоверчиво:
— Это насовсем нам дали или еще отобрать могут?
— Насовсем.
— Не погонят отсюда, значит?
— Кто ж вас гнать будет? Пропишем, и площадь ваша навсегда. Как собственная.
— Земной рай... А я, дура старая, сомневалась, не хотела сюда никак, упиралась. Старый человек упрям, его надо насильно с места сдвинуть, сам он осторожничает, продешевить боится. Кому без своего угла доживать хочется?
— Вам здесь хорошо будет,— пообещал я.
— Я уж и сама это вижу.
— Закончилась наша с вами война! — засмеялся я.
— Закончилась,— согласилась она, улыбнувшись.
До получения квартиры мы с бабушкой вели себя
как Добчинский и Бобчинский, наперебой уступая раскладушку между двумя кроватями в комнате. Победивший отправлялся спать на кухню: там на двух табуретках устраивали щит, клали на пего матрац, но мне приходилось ноги засовывать в духовку: спать калачиком, как бабушка, я не мог.