Я ответил, что их желудки гвозди переварить могут, что подадут, тем довольны будут, привередливых нет.
Вчера я закупил продукты — это входило в мои обязанности. Получал от тещи список, деньги, потом отчитывался. Продуктов хватало на неделю, прикупались только хлеб и молоко. И еще кефир: желудок тестя требовал на ночь стакан кефира. Теща покупала его сама, обегает все молочные магазины в районе, а свежий кефир найдет: «От вчерашнего уже не такая польза...»
Утром Клавочка все приставала ко мне: во что лучше одеться, пойти ли в парикмахерскую или накрутить волосы дома? Мне было все равно. Я был поглощен предстоящей встречей с друзьями, давно хотелось посидеть с ними за семейным столом, поговорить, записать что-нибудь на магнитофон.
Если я не мог приготовить что-то съедобное, то уж никто не сможет натереть полы лучше меня,— я с удовольствием принялся за дело и так отполировал паркет, что он блестит получше новой мебели.
Сегодня бабушке разрешили заняться салатом,— больно смотреть на ее озабоченное, счастливое лицо.
И я искал себе работу, напрашивался женщинам в помощники, но теща решила, отправить меня в общежитие к ребятам:
— Оттуда вместе приедете.
Лучшего я и ожидать не мог.
— И я с тобой, Витя,— попросилась Клавочка. — Посмотрю, как у вас там в общежитии... Вот только сниму бигуди.
Ее голова бугрилась под платочком.
— Пожалуйста, идем, если хочешь,— ответил я жене.
— Нетучки уж, нетучки! —запротестовала теща. — Я таскай каштаны из огня, а вы их поедать будете?
— Какие каштаны? — удивилась Клавочка. — Где ты их взяла? К столу, что ли, готовишь?
Я не только не расхохотался, но даже не улыбнулся снисходительно. Клавочка не любит ходить в театр, считая, что там ее обманывают, превращают в дурочку: «Это ж надо! Человек умер на твоих глазах или его убили, а публика похлопает, он вскакивает на ноги, кланяется, веселый. Зачем так! Умер, так пускай и остается за кулисами. Не хочу, чтоб меня обманывали, и ты, Витя, меня в театр не зови. Я не дура какая-нибудь...»
Раньше такое ее рассуждспие меня забавляло, считал, что она меня просто поддразнивает, но когда понял, что все это на полном серьезе... Страшный суд!
Вот хоть бы взять, к примеру, наш разговор с ней о спектакле «Лиса и виноград». Растревожила меня эта вещь. Говорю жене: давай пешком пройдемся. Вечер такой хороший выдался, мягкий, и машины уже не донимали своим грохотом. Шел снег, но не такой, что раздражает, настроение портит, наоборот. Вьются вокруг белые мотыльки, так и хочется, как в детстве, закинуть голову и открыть рог, чтоб снежинки на язык попали...
Несмотря на позднее время, улицы были многолюдны, и никто никуда не спешил, некоторые родители по-вывозили в колясках своих детей, а одна пара вытащила своего младенца на санках, я даже подумал тогда, что снег щекочет малышу лицо. Пора бы и нам с Клавочкой такого... Увижу ребенка близко, так и заноет в груди. Я точно наказан за какие-то грехи, и пока не замолю их... Вот только не поиимаю, за что наказан.
Мы с Клавочкой тоже не спешили. Я думал об Эзопе, об этом полулегендарном фригийском рабе, в жизнь которого мне посчастливилось неожиданно заглянуть.
— Дурак так дурак! — сказал кто-то рядом.
Я задумался и не сразу понял, что это голос моей Клавочки.
— Ты о чем? — удивился я.
— Надо было ему убиваться, да? Все живы, здоровы, а он — бух вниз головой... На что ему это надо было?
— Он не мог снова стать рабом,— сказал я. — Не мог.
— О господи! Какая же ему разница, где и как жить было? Хозяин к нему хорошо относился, он не голодал, молодая жена сама на шею вешалась. Жил бы себе припеваючи...
— Давай лучше помолчим,— попросил я. — Не надо, прошу, молчи.
Но Клавочке хотелось говорить.
— Витя, а почему пьеса называется «Лиса и виноград», когда там ни винограда не было, ни лисицы?
— Это и есть эзопов язык. Мысли выражаются иносказательно. Намеком, как в баснях.
— А зачем этот... как его, что убился, все время посылал своего хозяина море выпить? Где ж тут намек? Глупость сплошная.
— Беспросветная,— подтвердил я, с жалостью глядя на свою жену.
— Считай, что мы с тобой, Витя, выбросили на ветер три рубля десять копеек, лучше б мне чулки «дедерон» купили. И на мороженое осталось бы.
...А теперь вот она спрашивает, откуда мать взяла каштаны.
Я терпеливо объяснил, что есть такая басня «Обезьяна и Кот». Обезьяна заставляет Кота доставать каштаны из огня, он лапы обжигает, достает, а она лакомится.
— Гкьонят-но,— протянула Клавочка. — А наши каштаны при чем, мама же говорит...