Домой мне идти не очень-то хотелось. До сих пор на душе неприятный осадок от недавнего разговора с Клавочкой.
Со мной на работе случилось невероятное. Мы как раз меняли старый колодец. Видно, это и было тем самым яблоком, которое выбрало именно мою голову и тюкнуло по ней. Меня как бы вдруг осенило: зачем мы тратим колоссальные деньги и время, когда меняем старые колодцы на новые? Без этого можно обойтись, можно!
В тот день я так светился от радости, что, похоже, мог в любой темноте заменить электролампу. Большого труда стоило мне никому ничего не сказать на работе, с Клавочкой первой хотел поделиться. Домой летел, потом еле дождался, пока мы с ней ушли в свою комнату. А там я закрыл двери, включил все, что можно было включить: верхний свет — там люстра с пятью плафонами, торшер, ночник,— сел на кровать, поджал по-турецки ноги и принялся выкладываться перед женой.
Можно и нужно ставить новый колодец, не перекрывая, как это делается всегда, действующую линию. И временных труб прокладывать не надо. Это, конечно, не бог весть какое открытие, но государственный кошелек от моего предложения изрядно пополнится.
Мы как меняем колодцы? Перекрывается линия, ставятся два-три мощных насоса, и они круглосуточно перекачивают сточные воды по временно проложенным трубам.
А сколько затрачивается энергии в это время?
К тому же и дежурному электрику платить надо: он должен неотлучно находиться у насосов.
Так вот, ничего этого теперь не надо будет, это лишнее, денежки на ветер! Можно разобрать колодец до лотка, закрыв его предварительно щитком: пусть сточные воды текут себе спокойно, как и текли, по старому руслу. А лоток в это время надо осторожно обкопать, уложить вокруг него железобетон и поставить на него колодец без дна. Диаметр нового колодца больше старого. Значит, надо верх концов труб, находящихся в колодце, обрубить до лотка.
— Вот и вся недолга, как говорит наша бабушка,— заключил я* глядя на Клавочку как на учителя, которому ответил отлично по экзаменационному билету.
Думал, что Клавочка порадуется вместе со мной, поздравит, но она разочарованно протянула:
— И это все, что ты хотел рассказать мне?
— Да, конечно?
— А я-то думала... действительно что-нибудь путное...
Мне хотелось закричать иш сорваться с места и вылететь в окно, чтобы никогда сюда не залетать больше, но что-то вдруг повернуло меня в другую сторону, и я стал задавать жене вопросы, как это делал мой бригадир Родионыч, когда сердился на чью-то тупость. Вероятно, мне хотелось как-то защититься, что ли...
— Какая ты? — спросил я сдержанно. — Скажи мне, какая?
— Неплохая, должно быть, раз ты с первого взгляда влюбился.
— Почему ты ничем не интересуешься? Жизнь у тебя какая-то... зоологическая.
Клавочка округлила глаза:
— Поговори, поговори, а я послушаю.
— Ты знаешь, что такое феноменология? Имеешь хоть маленькое представление о дизайне, например, или о докембрии?
Жена приложила ладонь к моему лбу:
— Ладно, хватит, давай спать, завтра на работу рано. Ох и люблю же я тебя, Витя, хоть убей, люблю. Поцелуй меня, иначе не усну... — и опутала меня горячими руками, заскользила губами по моему лицу.
Вот так и закончился наш первый серьезный разговор. Мы никогда ни о чем значительном не говорили, гамлетовская проблема вообще для нас не существовала. Где-то я читал или слышал, что любовь держится на гармонии интересов. А у нас с Клавочкой...
Я понимаю, что мои дела Клавочке не интересны. Но ведь я живу этими делами!
Мы не первый год вместе!
По-моему, если жена не стала тебе настоящим другом, то дела твои швах... Тут уж никакое вмешательство не поможет, даже хирургическое, как говорится. Не зря же существует теория половинок, иначе — личная несовместимость или совместимость. Не знал, что и нас с Клавочкой коснется эта проблема. Мы с ней пытаемся составить единое целое не из разрезанного яблока, а из половинок лимона и кокосового ореха.
Внешне у нас как будто ничего не изменилось. Я приходил с работы, ужинал, перекидывался с тещей словом, другим и ждал, когда все улягутся, чтобы посидеть на кухне с бабушкой...
У Гошки я рассчитывал побыть полчаса, не больше, а засиделся допоздна. Сначала Гошкина мать накормила нас ужином, потом пригласила в гостиную. Гошкин отец был там уже наготове и, как только мы вошли и сели, включил стереофонический проигрыватель.
И сейчас я все еще мысленно нахожусь в полумраке большой комнаты, вижу молчаливых, сосредоточенных
Гошкиных родителей и его сестру — тоненькую девушку в белом, со светлыми распущенными волосами, закрывающими ей всю спину. Вижу руку Гошкиной матери, лежащую на подлокотнике низкого кресла. Муж дотронулся до ее руки и тихо сказал;