Жизнь вокруг — точно действующий вулкан: каждый год, если не сказать каждый месяц, отмечается такой приметой, что потомки будут мысленно шапки снимать перед моими современниками.
А как мы с Клавочкой жи^ем? Тянутся один за другим наши пустые, однообразные дни; мы то целуемся, то ссоримся и отыскиваем друг у друга изъяны с дотошностью голодных воробьев, которые нашли в песке горстку зерна, выклевали его, но не разлетаются: вдруг еще что отыщут? Промахи компенсировать нам уже почти нечем, ресурсы на исходе и пополнение не предвидится. Страшный суд.
Я не из тех, кто каждую ссору в семье возводит в степень трагедии, но и подставлять правую щеку, когда тебя треснули пс левой, надоело. Я задыхаюсь дома, живу как в тисках, мне не разрешают заниматься любимым делом. Я люблю ходить в музеи, на выставки, хочется побольше увидеть, узнать об окружающем мире. Хожу за экскурсоводом как птенец с разинутым клювом, ожидая, что тебе положат сейчас в рот то, без чего просто жить нельзя. Конечно, можно многое узнать и из книг, это верно, но когда ты видишь что-то собственными глазами, а в это время и услышишь от живого человека — на всю жизнь запомнишь.
Клавочку же в музеи или на выставки ничем не заманишь.
— Была охота в прошлом копаться! Скучно мне там, Витя, пойми, время даром убиваю.
А теща, как только по телевидению начинаются передача «Время» или репортажи о каких-то интересных встречах, событиях, подходит к телевизору, трогает его осторожно, будто температуру измеряет, и выключает со словами:
— Глядн, как нагрелся! Сгорит... В копеечку нам обойдется.
Я пробовал возражать.
Теща иодходила ко мне, обнимала за плечи:
— Про все это в газетах есть, Витенька, спроси у отца, он тебе лучше любого лектора все расскажет. Или радио включай, пожалуйста!
Как-то нас пригласили на встречу с кандидатом в депутаты городского Совета. Пришла дворничиха и сказала, что встреча будет в красном уголке нашего дома:
— Приходите, пожалуйста, увидим депутата нашего, поговорим!
— Придем, придем,— сказала теща,— спасибо, что предупредили.
— Мама, ты что? — удивилась Клавочка. — Куда ты собираешься? Надо тебе это, да?
Теща улыбнулась.
— Да я просто так, чтоб отвязалась. Какая нам разница, кого там выберут?
Я пытался возразить, но Клавочка тут же напала на меня:
— Тебе лишь бы из дому выскользнуть! Уйдешь, и я найду себе развлечение. Думаешь, я не знаю, куда ты бегаешь?
Выходит так: если ты добровольно сдался в плен, то сиди и не скули. Я и не скулил. Поскуливал...
Теща вспомнила о том, что неплохо бы нам с Пепором выпить по стакану чая, когда мы уже подошли к двери.
— Не до этого нам сейчас! — ответил за меня Пепор.
— Тогда, Витя, может, с собой что возьмешь? — настаивала теща: она пыталась что-то втолкнуть мне в карман.
— Вы думаете, ему будет там когда жевать? — сказал Пепор, отводя ее руку. — Не беспокойтесь, не отощает ваш зятек, Приятных вам свовидений! А мы смываемся...
Когда мы прибыли на участок, все наши были уже там. Бригаде дали лопаты: «Копайте!»
Рыли по очереди. Вручную копать тяжело, а экскаватором нельзя: над коллектором проходят трубы и кабель. Там такие сложные переплетения, сплошные связи — это кровеносные сосуды в теле нашего города, источник жизни: свет, вода, газ. А Клавочка считает: все, что делаю я,— пустяки.
Мы углублялись, и выбрасывать землю наверх становилось все тяжелей. Приходилось высоко поднимать лопату, а она с землей как пудовая гиря: размахнешься, вскинешь, и мало того, что плечи болят, так половина земли тебе на голову высыплется и за шиворот попадет — ощущение не из приятных. Но раз надо — значит, надо.
Я даже рад, что меня выззали из дому. Честно признаться, только с бабушкой мне и хорошо.
Рядом засмеялся Пепор.
— Ты чего? — вскинулся я: возможно, я стал заговариваться и сказал вслух что думал?
— Да вот, вспомнил... Какая разница между происшествием и сенсацией. Не знаешь? Так вот слушай: происшествие — это когда собака укусит человека. Сенсация — человек укусил собаку.
Родионыч одернул:
— Нашел время, когда зубоскалить!
Пепор выставил зубы, будто показывал их врачу, и сказал:
— Виноват, исправлюсь...
Мы не сразу поняли, отчего вдруг поднялся веселый гомон. Оказывается, одного из рабочих участка оторвали от свадебного стола, над ним посмеивались, он весело отшучивался: