Лана Кузьмина.
Огонёк в поле.
Все глупое, неважное, потерянное промелькнуло перед ним словно во сне. Что жизнь? - думалось ему. Бестолковое броуновское движение в стакане воды? И нет ни смысла, ни цели в этих копошащихся частицах, названных человечеством? Что оно в сравнении с этим бескрайним небом? Бесконечностью полей? С той великой силой, которую одни называют природой, другие – Богом?
Небо удивительно чистое, прозрачное как органза. И только вдалеке, у самого горизонта, там, где чернеет лес, парит неподвижно маленькое вытянутое облачко, похожее на улыбку чеширского кота.
«Нигде в мире нет таких полей», - думал Максим, - «все уже давно застроено или засажено аккуратными плантациями. Сегодня не встретишь обыкновенных полевых цветов, только выращенные в теплицах прихотливые красавицы. Они даже пахнут по-другому. А здесь словно ничего и не происходило. Кажется, только вчера проскакал по этому полю Рюрик со своими полулегендарными братьями. И нет еще ни Москвы, ни Петербурга. И златоглавый Киев еще не стал столицей объединенной Руси. И нет ни прошлого, ни будущего, лишь спрессованное в одну точку настоящее».
Улыбка над лесом бесшумно растворяется, и уже ничто не омрачает небесную голубизну.
Максим шел мимо поросшего травой холма, где восемьдесят лет назад стояла церковь. В двадцать девятом году кресты сорвали, колокола сбросили, вывезли иконы, арестовали отца Сергия. Стены полуразрушенного храма растащили на кирпичи. А местный юродивый Арсюшка Иванцов закрывал своим телом стены, умоляя опомниться. Несколько дней спустя он ходил по селу с иконой Благовещения в руках, призывал покаяться. Но икону украли, а сам Арсюша бесследно исчез, словно и не было его вовсе.
«Может, тогда и пошло все на слом? - предположил Максим. - Начало умирать село. Сегодня жизнь теплится только в тех домах, в стены которых не вмурован ни один церковный кирпич. А, может, совпадение?»
Впереди – погост с потемневшими от времени крестами. Деревенька – крохотная, а он огромный.
В старом доме на вытянутой вдоль реки улице Максим поселился два года назад. Ему тогда исполнилось пятьдесят лет. Захотелось остановиться, подумать, оглядеться вокруг. Суета жизни, вечная спешка, погоня за успехом и достатком мешали понять мир. Многие уходят в монастырь, но этот путь был не для него.
Впереди уже видна деревня. Крайний дом Елизаветы Романовны. Сама хозяйка стоит у покосившегося заборчика, опершись о невысокий столбик. Ждет. Как всегда, когда Максим ходит в ближайший городок, что в семи километрах отсюда.
- Милый, - каждый раз спрашивает она, - а война-то, когда кончится?
- Уже кончилась, - отвечает Максим.
- Давно ли?
- Давно.
- А от Ванечки моего нет письма?
Максим качает головой.
- Жив ли? - начинает плакать старушка. У нее маленькое, сморщенное словно засохшее яблочко лицо и впалый беззубый рот. При первой встрече она смертельно напугала Максима, выбежав на крыльцо и обхватив мужчину худыми высохшими руками.
- Сынок, ты ли? - спросила она, заглянув ему в лицо и невольно отшатнулась, увидев густую черную бороду.
Потом сидели в ее комнатке в два окна, пили кислый травяной чай. Елизавета Романовна безуспешно пыталась выведать у Максима, на каком фронте тот воевал и не встречался ли с ее сыном Иваном Никитичем Андреевым.
- Какая война, бабушка? - поинтересовался наконец Максим.
- Да с немцем, будь он неладен! - ответила старушка и принесла небольшую обтрепанную по краям фотографию молодого парня. «Иван Андреев, 1939 г» – прочитал Максим на обратной стороне и попытался вычислить возраст Елизаветы Романовны. Получалось не меньше ста лет.
Кроме Елизаветы Романовны в деревне жили сёстры Голубковы, маленькие круглолицые старушки в опрятных платьицах, похожие друг на друга как три капли воды. Вот и все жители.
На скамейке у дома сидел мальчик. Самый обычный – волосы русые, глаза светло-серые, одет в джинсы и в футболку с размашистой надписью на английском. На ногах кроссовки. Как у всех.
- Ты что здесь делаешь? - спросил Максим.
- Тебя жду.
- Откуда ж ты взялся! До города семь километров с лишком!
- А я из Немчиновки, - хитро улыбнулся мальчик. - Пошёл в лес и заблудился. Петлял-петлял, сюда и вышел. Гляжу: заброшена деревня, а один домик ладный такой, чистенький. Вот решил хозяина подождать.