- Так Немчиновка тоже заброшена, - удивился Максим. - Неужели кто остался?
- А Жан как же! - засмеялся мальчик. - Во даёт! Живёт рядом и не знает!
Максим нахмурился. Присел рядом.
- Имя какое странное, - сказал он, - нездешнее...
- Имя как имя. Меня вообще Гаврилой зовут. Ничего, живу как-то. А Жан и правда неместный. Африканец. Учился в Москве, женился, осел в Немчиновке. У него там ферма. Я у него и живу.
- Так это тот, который нищих у вокзала кормит! - вспомнил Максим. - Странный такой. Над ним ещё все смеются.
- Недалёкие люди, - Гаврила вздохнул. - Эгоисты.
- Между прочим, такая вот благотворительность быстро развращает. Говорят же: голодающему надо дать не рыбу, а удочку. Иначе вконец обнаглеет.
- Так Жан даёт. У него знаешь, сколько людей на ферме работает. Только удочек-то на всех не хватает.
- Да ладно не хватает! - возмутился Максим. - Было бы желание! - и, помолчав, добавил – ты не думай, я человек добрый, мне их самому жалко.
- Добрый! Яблоки на рынке по полтиннику продавать! Скрылся от суетного мира, а деньги копишь. Зачем они тебе? Матрасы набивать? Думаешь, что такой добрый, потому что к старухам каждый день ходишь, разговоры их выслушиваешь. Да жили они без тебя сто лет и ещё столько же проживут!
Гаврила замолчал. Максим удивлённо разглядывал его лицо, похожее больше на лицо взрослого человека, а не пятнадцатилетнего мальчишки.
- Ну, ладно, пойду я, некогда, - Гаврила встал со скамейки, потянулся. - Дела.
- Кстати, - обронил он у самой калитки, - у тебя в дальней комнате, в углу пол сгнил. Посмотри на досуге.
Небо излучало удивительный розово-сиреневый свет, бьющий в стёкла, заполняющий собой дом. Максим стоял у окна поражённо рассматривая то, что несколько минут назад считал обычной половой доской.
На потрескавшейся древесине выступали две фигуры, написанные в коричневых тонах – склонившая голову девушка и юноша, за спиной которого угадывались очертания крыльев. Икона – старая, рассыпающаяся в руках, быть может из того самого разрушенного храма.
Знал ли о ней Гаврила? И если знал, то почему не забрал себе? И заходил ли он, вообще, в дом? Максим не выдержал и, не медля ни минуты, отправился в Немчиновку.
На пороге его встретил сам хозяин.
- Нет у нас никакого Гаврилы, - ответил он, тщательно проговаривая каждую букву. - Не веришь, сам посмотри.
Максим зашёл в дом. За длинным деревянным столом сидело человек пятнадцать детей всех возрастов, чуть дальше люди постарше. Никого из них Максим не узнал.
- Садись с нами, покушай, - предложил Жан и эти слова вышли у него так по-детски трогательно, что было невозможно отказаться.
После ужина сидели вдвоём, беседовали.
«Неужели, ещё есть такие люди, - думал Максим, разглядывая спортивную фигуру африканца – Зачем ему такая жизнь? Что потерял он в забытых Богом русских лесах?»
- Есть у меня одна мечта, - поделился Жан. - Часовню в Немчиновке построить. Поставить икону, а перед ней лампадку зажжённую повесить. Чтобы она всегда горела. Представляешь, темно, ночь, а в поле крохотный огонёк горит. Мне эта часовня даже ночами снится. Только икону нужно настоящую, правильную...
- Есть такая икона, - сказал Максим, а про себя подумал: «Дурак, куда ты лезешь? Икона старинная, кучу денег стоит. Продашь, будешь до конца дней обеспечен».
- Есть такая икона, - повторил он, отгоняя суетные мысли, - будет тебе огонёк в поле.
Елизавета Романовна, как всегда, ждала его на краю деревни. Максим не поверил своим глазам: сегодня старушка улыбалась.
- Что случилось, бабушка? - спросил он.
- Радость-то какая! - Елизавета Романовна приложила руки к груди. - Немца-то мы побили! Война-то кончилась!
- Кто ж тебе сообщил об этом?
- Кто-кто, да сынок мой Ванечка! Приехал вчера, переночевал, а утром ранёхонько на станцию. Теперича всё хорошо будет. Главное, что войны больше нет. А остальное приложится.
Она всё повторяла и повторяла эти слова, а Максим внезапно вспомнил, совпадение это или нет, что Гаврила как брат-близнец был похож на пропавшего в сорок четвёртом Ивана Андреева. И он никак не мог объяснить подобного сходства.