Да, скажут, Толя! Ты настоящий человек. Мы тебя не ценили. Спасибо тебе за чай, за сахар. А про тройку ты, конечно, позабудь. Ерунда какая: одна тройка! Ты нас извини. И садись к нашему столику, вот у нас тут лежат конфеты и пирожные. (Вот привязались!) И я сяду, и возьму одну конфетку — «Мишку» или там «Тузика».
Намечтавшись вволю, Толька спокойно ложился спать.
А наутро, когда он, не утерпев, поделился своей выдумкой с Сашей, он узнал, что чай взяла на себя Александра Викторовна. Толька огорчился, но сказал:
— Ну ладно. Я ещё получше придумаю!
— Ты лучше историю выучи! — сказал Саша.
— И выучу, — неуверенно ответил Толька.
Вечером все начиналось сначала. Учебник истории лежал открытым на той же странице, Толька, подперев кулаком пухлую щеку, принимался мечтать заново.
«…Вот выйдут девчонки петь песню про «Огонёшку». А кто-нибудь скажет: «Жаль, у нас мальчики петь стесняются. Хорошо бы и у нас тоже мальчик пел, как Лёнька Котиков у бешек». А я скажу: «Пожалуйста! Вот он я. Я не стесняюсь. Я ради класса даже петь могу! Конечно, грустно петь, когда у тебя тройка. Но и готов и на это!» И все опять скажут: «Ах, какой ты молодец, Толя. Ты пой, не переживай, шут с ней, с твоей тройкой! Мы всем классом её за тебя исправим…»
— Толя, Толь! — подбежала к столу Маринка. Она была в шубке и в шапочке. Из-под рукавов болтались на верёвочках пуховые варежки!
— Вот, вечно все испортит! Помечтать не дают! — рассердился Толька. — Чего тебе?
— Толя, Толь! Мама сказала, мы с тобой сейчас пойдем ёлку покупать!
Как тут было сердиться? Толька оделся, завязал на спине у Маринки розовый шарфик, и они пошли к ёлочному базару.
У базара стояла толпа ребят, мам, пап и бабушек. Елок не было. На грязном снегу валялись у забора тощие голые деревца. Их ободранные, без единой иголочки, ветки торчали, как рыбьи рёбра. Под ногами шелестела осыпавшаяся хвоя, пахло лесом. Но ёлок не было. Маринка подняла мохнатую веточку, погладила её варежкой и вздохнула. Елок не было.
И вдруг все зашевелились. Мамы закричали, что надо становиться в очередь. А папы без крика ринулись навстречу подъезжавшей машине.
Машина, медленно разворачиваясь, въезжала в ворота. Гудела сирена, шофер накручивал баранку. А из-за кабины, из-за высоких бортов топорщились душистыми, пушистыми ветками молодые сосенки. Это было чудесно! Кто сказал, что сосна — она и есть сосна? И что сосна — это ёлка не настоящая? Пусть себе говорят что угодно! Толька любил, когда дома, украшенная огнями и игрушками, стояла именно сосна, а не ёлка. И не только потому, что привезенные из далёких лесов ёлки догола осыпаются через каких-нибудь два дня. И не в том дело, что эти пушистые степные сосенки, растущие за городом, стоят зелёными и мохнатыми целый месяц. Просто Толька любил свой город и любил, чтобы в доме под Новый год стояла сосна — настоящая волгоградская ёлка…
Он отвёл Маринку к забору, чтобы её не затолкали в толпе, а сам полез к машине. В кузове уже стояли три папы и передавали вниз сосну за сосной. Каждую сосну папы сначала оглядывали с ног до головы: не взять ли себе? А потом протягивали её вниз. Там её уже подхватывали десятки рук, и кто-то счастливый уносил её домой.
Тольке досталась симпатичная сосенка с пышной зеленью и густой верхушкой. Он, прижимая её к груди, с трудом выбился из толпы, позвал Маринку, и они пошли домой.
— Теперь и наш балкон будет красивый, да, Толя, Толь?
— И наш будет красивый! — улыбался Толька.
Мама, увидев сосну, как всегда, ахнула и сложила руки на груди:
— Какая красавица! А пахнет, ребята, милые, пахнет-то как!
— Ой, ребята, милые! Она Дедом-Морозом пахнет, — закричала Маринка.
Мама стала открывать балконную дверь. Затрещали бумажные полосы оклейки, посыпались замазка, в комнату рванулся морозный воздух. Толька вышел на балкон и поставил сосенку на снег, исхоженный голубями. По привычке Толька посмотрел вверх, на Сашин балкон. На нём тоже стояла такая же мохнатая сосенка. И на нижнем балконе была сосенка. Но дворе загудел мотор: это от хлебного магазина, где только что кончили выгружать баранки, отъезжал оранжевый фургон с надписью «Хлеб» на высоком борту. На месте, где стоял фургон, осталась лежать на снегу маленькая золотисто-жёлтая баранка. На неё сразу налетели откуда-то три нахохленных воробья, вцепились с трёх сторон в поджаристые бока. Но поднять не смогли и затюкали по баранке клювами: