— Додумались! — усмехнулся ведущий солист и выразительно покрутил указательным пальцем возле виска. — Хор мальчиков! Туда с пяти лет принимают. А тут десятые классы. У них у всех басы, как у Кости Лазарева. Им в Краснознамённый ансамбль пора, а не в хор мальчиков…
— Ох, девчонки, прямо не доживу до этого мужского разговора! — говорила Тала перед последним уроком.
— Дожить-то ты доживёшь, только тебя в зал всё равно не пустят. Там одни мальчишки еле-еле поместятся.
Но когда прозвенел последний звонок и из всех классов пошли, помчались, полетели к залу мальчишки, стало ясно, что они не поместятся в актовом зале. Они заняли все ряды и все проходы, они сидели и стояли на подоконниках. И ни учителя, ни директор школы почему-то не ругали их за это. В дверях зала тоже толпились мальчишки, и вся лестница была запружена ими. А они всё шли и шли, и было их так много, что казалось: это не мальчики одной школы, это все мальчишки Земли, побросав дела и забавы, собирались в этом школьном зале для большого и важного мужского разговора.
Нет, всё равно это несправедливо! И хоть Терешкова была в космосе. И хоть у них нет мужского дня, а у нас есть 8 Марта. Всё равно с самого детства нет никакого равноправия!
И я не знаю, как бы я стала жить после всего этого; просто и жить бы не хотелось, если бы всё не начиналось с наших мальчишек. С нашего шестого «А»! Я так рада, что наши мальчишки первыми во всём городе встанут в почётный караул у Вечного огня! Конечно, это счастье выпало им не за какие-то особые заслуги, а просто им на этот раз повезло: первой стоит на посту наша школа, а мальчишек берут, начиная с шестого класса. А из шестых классов наш первый — мы же шестой «А». Теперь на площади у Вечного огня будет стоять почётный караул волгоградских мальчишек. Они будут стоять, как каменные! В мороз и в жару. И зимой, и летом. А в дожди им дадут плащи, накидки. Они будут стоять с автоматами, с настоящими автоматами, которые сохранились от войны. Эти автоматы были в руках тех, кто защищал тогда наш город. Стоять надо полчаса. Не шелохнуться. И никто не смеет уйти с поста, даже если его жизни угрожает опасность. Когда какая-то девушка из горкома комсомола говорила все эти слова, в зале и во всей школе было так тихо, словно ни в зале, ни в школе не было ни одного человека. И все было слышно далеко-далеко — на всю школу. И хотя нам в зал пробраться не удалось, мы всё слышали и в коридоре. А потом говорили, что каждая школа дежурит по неделе. Школ в городе много. И получится так, что каждый волгоградский мальчишка постоит у Вечного огня один раз.
Но всё равно этот раз ему запомнится на всю жизнь! Потом Костя Лазарев читал стихи о наших мальчишках. Он очень хорошо читал, лучше Левитана, по-моему. Надо переписать у Кости эти стихи. Обязательно надо!
Вот они, эти стихи. Кто их написал, Костя не знает. Вообще, это некультурно — не знать автора. Но тут неважно, кто написал. Кто бы ни писал, он написал бы тоже об этом.
…И всё равно, кто ты — мальчишка или девчонка, — когда стоишь там, у Вечного огня, то думаешь именно об этом.
Бобочка Орловский хорошо знал свою маму: на неё не действовали ни уговоры, ни постановления, ни просьбы. Она соглашалась на что-нибудь опасное и запретное и уступала только тогда, когда всё опасное было уже осуществлено. Придя из школы после мужского разговора, Бобочка проявил смекалку и характер. Он не стал ждать, когда мама вернётся из поликлиники. Он надел два свитера, три пары шерстяных носков, застегнул пальто на все пуговицы и, посадив на диване возле балконной двери бабушку с будильником в руках, вышел на балкон и встал по стойке «смирно».