Я стою рядом со своим неработающим станком, улыбаюсь, как Остап Бендер, узнавший о миллионах Корейко, воображаю, как обрадую сегодня вечером своих Александр, и не замечаю, как рядом со мной оказывается начальник цеха Кац.
– Арбатов, почему не работаем?! – набрасывается он на меня. – Почему простаиваем? Запомни, к концу месяца ваша бригада должна выполнить план, который рассчитан на двадцать одно рыло, тьфу, человека, дай-ка закурить, а то мои остались в куртке.
Я даю ему сигарету, и он уходит, ковыляя на своих кривых ногах. А я снова вспоминаю про свое сокровище и, улучив минутку, бегу в раздевалку, чтобы проверить, на месте ли оно.
Открываю шкафчик: слава богу, на месте. Меня распирает желание вскрыть дипломат и взглянуть на драгоценности. Алмазов в живую я еще никогда не видел. Но лучше сделать это после смены… Черт возьми! А ведь я стал чрезвычайно богатым человеком! Теперь Александры не будут обзывать меня, хотя бы и в шутку, пролетарием или Демьяном Бедным. Для старшей и наших с ней мальчиков я построю коттедж в Лисино, а для младшей с девочками коттедж в… тоже, пожалуй, в Лисино, потому что тогда у меня будет меньше разъездов. Ну, а маму я отправлю в кругосветное путешествие, она уже пожилой человек, и ей надо взглянуть на мир. Она всю жизнь просидела в Петербурге, это не дело. А себя я порадую шикарной валютной проституткой, мне ведь уже сорок лет, а я ни разу не трахался с профессионалками. Мои-то женушки не большие специалистки в сексуальном плане, младшая еще куда ни шло, и меня она в общем-то устраивает, а для старшей секс – дело второстепенное, и как только у нас получились такие славные мальчики?
Через полчаса снова бегу в раздевалку, открываю шкафчик: все в порядке. Вскоре на меня уже начинают коситься, а начальник цеха Кац говорит:
– У тебя что-то с животом? Ты все время куда-то убегаешь.
Тогда я приношу дипломат в цех и ставлю рядом со своим станком, чтобы он все время был на глазах. Поработаю – гляну: стоит. О, господи, судьба оказалась щедрой ко мне, нищему скромному петербуржцу, это похоже на сказку, но это явь: я обладатель выигрышного билета на два миллиона долларов. Как-то я выиграл у игрового автомата у метро восемь тысяч рублей, и мне этот выигрыш показался огромным, потому что я никогда не выигрывал в своей жизни больше червонца. Когда я отдал потом четыре тысячи жене, она позволила мне трахнуть ее сзади, хотя прежде считала это бесстыдством. А младшая Александра, получив от меня на следующий день оставшиеся четыре тысячи, полчаса читала вслух стихи Александра Блока (он ее любимый поэт), а потом сделала мне минет, хотя раньше стыдилась орального секса. Интересно, а что же они разрешат мне вытворять с собой теперь, когда узнают о двух миллионах долларов?…
Я заканчиваю очередную деталь, поворачиваю голову, и у меня возникает ощущение, как будто мой кот Жуков впился мне когтями в грудь: дипломата нет. Вместо него – какой-то ободранный потертый чемоданчик какашечного цвета. Открываю этот сраный чемоданишко: внутри отвертки, кусачки, мотки провода, лампочки и початый шкалик с водкой. Да это же инвентарь Кузьмича!
– Электрик здесь был? – подскакиваю я к Власову.
– Был минуты три назад.
Как же я его не заметил? Хотя Кузьмича трудно заметить, потому что он – человек-тень. Только Власов и мог его заметить.
– А куда пошел, не знаешь? – допытываюсь я.
– Кто его знает? Он по всему заводу шастает.
Я хватаю чемоданчик электрика и бегу в соседний цех. Там мужики сидят за столом и режутся в домино. В момент моего появления проигравший забирается под стол и начинает кукарекать.
– Кузьмич у вас не появлялся? – выкрикиваю я.
Мужики досчитывают до сорока и только после этого поворачиваются ко мне:
– А кто его знает, может, и появлялся.
Бегу дальше. В следующем цехе рабочие играют в жмурки: один с завязанными глазами бегает за остальными, которые толпой от него удирают, запрыгивая иногда на станки.
– Кузьмича не видели? – кричу я громко, но они меня не слышат.
Наконец в третьем цехе вижу стоящего на коленях самого Кузьмича, он колотит о бетонный пол моим драгоценным дипломатом и матерится.
– Отдай! Мать твою! – выкрикивает он. – Отдай, сука!
Я неторопливо подхожу к электрику, беру из его рук дипломат, вставляю в его кулак ручку чемоданчика и успокоенный иду прочь. И слышу за спиной радостное:
– Вот ты где, родимая!
Обернувшись я вижу, как Кузьмич, сидя на коленях, любовно поглаживает шкалик.