Сьерра Найт на всё это только вежливо улыбалась, а вот мистер Пикль очень громко расхохотался, когда его жена стала передразнивать ливерпульцев.
Эрнст Уайт вздрогнул и укоризненно покачал головой.
Хол наклонился к своему дяде:
– Похоже, здесь не все любят этого мистера Пикля?
– Есть такое, – с улыбкой ответил дядя. – Этот человек сделал состояние на строительстве железных дорог, но он очень мало вкладывает в их модернизацию. Многим людям это не нравится.
А фотограф Айзек с ехидцей добавил:
– Конечно! Кому нужна чистота в вагонах? Кому нужны все эти кондиционеры? Кого, наконец, волнует, чтобы поезда приходили по расписанию?
– Тогда зачем его сюда пригласили?
– Ну… – нахмурился дядя Нэт. – Он владелец части акций этой самой дороги, по которой мы сейчас едем. Не пригласить его было бы невежливо. Но мне кажется, организаторы просто не рассчитывали, что он вдруг возьмёт и ответит на приглашение.
– Наш миллионер чрезвычайно тщеславен, – улыбнулся Айзек. – Он хочет сфотографироваться вместе с принцем и его женой.
Принесли десерт. Хол с удовольствием съел фруктовую смесь, политую взбитыми сливками, и откинулся на спинку стула.
– А где леди Лэнсбери? – вдруг спросил он, оглядывая зал. – Она ужинает у себя?
– Нет, она здесь, но в отдельном кабинете. Здесь имеется отдельный кабинет для особых гостей, как во всяком приличном ресторане, – пояснил дядя. – Сегодня как раз годовщина смерти её мужа, графа Арундельского, и графиня захотела помянуть его в одиночестве. Чтобы окончательно развеять его прах по ветру, так сказать.
– Ну тогда понятно. А кто ей носит еду? Другой официант?
– Нет, её личный секретарь и помощник.
– Это тот, который водит её собак?
– Он, – усмехнулся дядя Нэт. – Боюсь, в тот момент, когда его нанимали на работу, он ещё не знал, что помимо самой графини ему придётся заниматься и пятью её собаками.
– Она так любит собак?
– Они появились у неё совсем недавно, – ответил на этот вопрос Айзек. – Лишь после смерти мужа. Так что могла и полюбить.
Потом разговор перешёл на другие темы.
– Спасибо, я наелся, – наконец сказал Хол. – Можно я пойду в купе и займусь своими вещами?
Дядя Нэт приложил салфетку к губам и кивнул:
– Ты не возражаешь, если я ещё задержусь на чашечку кофе?
Хол, конечно, не возражал. Покинув столовую, он направился в свой вагон. В тамбуре, прямо под полом, очень громко стучали колёса, заглушая уже привычное пыхтение паровоза.
Войдя в свой вагон, Хол невольно обратил внимание на вторую по счёту дверь. Те звуки, которые доносились из-за неё, нельзя было ни с чем спутать. Запертые внутри собаки скреблись, скулили и лаяли.
Хол взялся за ручку. К его удивлению, дверь была не заперта и сразу плавно отъехала в сторону.
Все пять собак тут же бросились к нему и стали прыгать вокруг, виляя своими пышными, как плюмаж, белыми хвостами.
– Тихо, тихо! Тсс! – Холу пришлось присесть, чтобы унять всю эту собачью радость, и один из шпицев тут же облизал ему всё лицо.
Было приятно сидеть в окружении этих милых, красивых, пушистых, пусть и слегка чересчур энергичных собак. Он хотел приласкать и погладить каждую, и каждая норовила запрыгнуть ему на колени, лезла к нему целоваться, тыкала в него своим мокрым холодным носом, что было несколько щекотно. Хол сидел как будто внутри белого пухового сугроба, который фантастически обрёл жизнь.
Наконец ему это надоело.
– Тихо! Сидеть! Кому я сказал? Сидеть!
Что удивительно, собаки тотчас же выполнили команду. Они дружно сели и стали смотреть на него преданными глазами, вывалив свои мокрые горячие языки.
– Интересно, – проговорил Хол. – Какие вы, однако, послушные. Ладно, посмотрим, что у вас на ошейниках.
Каждый ошейник был усыпан маленькими бриллиантами, но Хола интересовало не это. Он хотел прочитать то, что выгравировано на серебряных пластинках.
У первой собаки, шерсть которой отливала рыжим, на ошейнике было написано «Трафальгар».
– Хорошо. Значит, ты Трафальгар. А ты? А ты у нас Викинг. Привет, Викинг!
Викинг гавкнул. То же сделал и Шеннон, пёс с идеально белой шерстью, ни малейшего пятнышка.
Четвёртая собака ужасно вертелась, и с ней пришлось побороться. Этого пса звали Фицрой. Последняя собака оказалась самой необычной, с голубыми глазами. У всех других глаза были карие, а у этой голубые. И они служили как бы индикатором ума. Когда Хол похлопал себя по колену, собака тут же вспрыгнула на него. Этого пса звали Бейли.