С мамой он познакомился однажды осенью на сборах урожая. Женщина, в которую он быстро влюбился, оказалась по профессии швеей и проживала в Красногорске в квартире блочного дома — куда папа и переехал после женитьбы на ней.
Мама была спокойной, уравновешенной и миролюбивой. С работы в ателье она ушла, когда появились дети. После рождения моих братьев и сестры — Саши, а затем Гриши с Леной — мама стала домохозяйкой и посвятила всю дальнейшую жизнь содержанию дома и воспитанию детей. Это она делала в лучших культурных традициях: знакомила с поэзией и классической литературой, попутно заводя разговоры о персонажах и устраивая их обсуждения (что позже помогало в написании сочинений по литературе), во время поездок в Москву водила в театры и музеи, рассказывала о знаменитых людях. Мама больше всех гордилась тем, что её младшая дочь училась в музыкальной школе и закончила её по классу фортепиано. Она всегда была готова выслушать и помочь дельным советом, никого не осуждала и не шла на поводу у чужих мнений, а ещё умела вдохновлять, учила принимать себя и слушать свои желания. Я считаю, что многом благодаря маме мы, четверо её детей, смогли успешно реализовать себя во взрослой жизни, а главное — стать счастливыми.
Я всегда гордилась своей семьёй, своими родителями — за то, что вырастили нас в любви и заботе. За то, что научили нас защищать друг друга и уважать, и за существование в душе оплота уверенности — в этом мире есть место, где тебя в любое время примут, выслушают и поймут. Хотя мамы уже нет в живых — виной тому стало последствие её гипертонической болезни, которой она страдала много лет, но в душе я ощущаю, что незримо она с нами. Как воспоминания. Как любовь, которая навсегда оставляет следы. А ещё у нас остался отец.
Я родилась значительно позже сестры и братьев и была незапланированным ребёнком — но, несмотря на это, родительской любви и внимания мне досталось сполна. И, скорей всего, чуточку больше — ведь Саша, Гриша и Лена росли втроём, а к тому времени, как мне исполнилось пять, они все покинули отчий дом, оставив меня расти в положении единственного ребёнка в семье. «Твои трое» и «Катя» — так говорил дядя Лёва, когда речь заходила про воспоминания о детстведетей моего папы. Я выросла с чувством полной защищенности, да и сама умела постоять за себя — поэтому, когда папа перед моим отъездом в Москву вдруг начал рассказывать мне о возможных опасностях, я очень удивилась.
— Папа, да всё нормально будет. Я уже не маленькая, я справлюсь. И ты, если что, отправляешь туда четвёртого ребёнка. С тремя первыми всё было ведь хорошо? Вот и насчёт меня вам с мамой не о чем беспокоиться.
— Ох, Катька! — отец, сидя со мной на кухне за столом, накрытым клеёнкой в клеточку, хлопнул себя по лбу. — Всё-таки Сашка парень, а Гриша с твоей сестрой держались вместе. Ты же…
— Пап, ну ты же всегда говорил, что уверен во мне, — жалобно произнесла я, притворно надувшись и откинув с плеч длинные (на тот момент до пояса) чёрные волосы.
— Да, в тебе я не сомневаюсь. Я сомневаюсь в других! В Москве много непорядочных, лживых людей. Они будут предлагать тебе всякие непристойности, могут обидеть…
— Пап, я использую захват, который мы с тобой учили, — смеясь, ответила я.
— Ой, Катя… А если их будет много?? А если…
— Папа, всё будет хорошо, не страдай паранойей, — я встала, обняла его и поцеловала в покрытую щетиной щёку.
— Мама то же самоемне говорит, — вздохнул он. — Даже она смирилась. А я…
Я сомкнула объятия ещё крепче.
— Ладно, — голос его потеплел, в нём послышались слёзы. — Мы будем тебя навещать. Хорошо, хоть Тим там будет за тобой присматривать.
Я согласно кивнула, решив не высказывать то, что уже тогда понимала: самой мне присматривать за Тимом придётся не меньше. У папы с моим другом сложились идеальные отношения: отец его просто обожал, а Тим, в свою очередь, считал дядю Сему «клёвым мужиком».