— Зато у кого-то сидит — загляденье. Ах, кто-то сейчас получит по этому самому месту!
Марго, с визгом и смехом увернувшись от шлепка мужа, побежала к калитке. Захлопнув её за собой, она помахала мне рукой, после чего прытко ретировалась.
— Это ты неплохо заметил, — одобрил папа. — Я тоже на той неделе сделал, как ты в тот раз посоветовал — сказал Устинье, какой у неё классный «подсвечник». То есть ты понял, о чём я…
Мой папа и Тим расхохотались, довольные собой. Я поджала губы и постаралась сохранить непринуждённый вид.
— Катя, пошли-ка в подпол. У меня для тебя там кое-что есть. Тебе точно понравится.
— Что, пап? Картошка? Не спорю, но, может, лучше после еды? Она, кстати, уже готова.
— Не только. И я не про морковку, свеклу и лук, — предвосхитил папа все мои следующие вопросы, увидев, что я уже открыла рот. — И ты, катастрофа, тоже с нами, — махнул он Тиму. — Нам ещё овощи поднимать!
Пройдя мимо раскидистого вишневого дерева, мы подошли к деревянному сараю, стоявшему в конце двора. Папа толкнул старую дверь, и та со скрипом открылась.
Внутри было темно, и витал знакомый запах пыли и дерева. Я щёлкнула выключателем. Старая, подвешенная к потолку на проводе лампа озарила маленькое помещение с тянущимися вдоль стен полками и заброшенными рабочими столами, на которых возвышались, покрытые пылью, рабочие инструменты. На самих стенах чего только не висело: пилы, мотки верёвок, засохшие берёзовые веники, нитки с нанизанными на них грибами и много другого барахла.
— Ух, давненько я тут не был! — сказал, оглядываясь, Тим. — О, вижу тут старую добрую ручную дрель.
— Конечно, сынок. Она переживёт ещё твоих внуков!
Пройдя к центру грязного дощатого пола, папа дернул незаметное на первый взгляд железное кольцо и тем самым откинул крышку подпола.
— Но сначала туда. Так, молодежь, включите свет!
Тим, протянув руку к ближайшей к нему стене, выполнил просьбу, а я хихикнула. Учитывая, что мы оба миновали тридцатипятилетие, к озвученной отцом категории отнести нас было нельзя даже с натяжкой, но, кажется, папа будет называть так нас и в сорок, и в шестьдесят.
— Пап, зачем ты туда полез? Я же сказала, картошку…
— Да погоди ты, доча. Я за вареньем к чаю, я быстро.
Ещё одна особенность папы — позвать за одним, а по пути вспомнить про другое.
— Ща, скажу, когда забирать у меня, — отец скрылся внутри.
— Интересно, — Тим задумчиво оглядел полки. — Может, мне ещё тут поискать эту фотку? Не удивлюсь, если она окажется в самом неожиданном месте. И я не про то место, которое всегда имею в виду, — спешно заверил друг.
— Какую фотку?
— Да понимаешь, Катюха, хотим мы с Тишкой замутить коллаж к годовщине наших родителей. Сегодня утром договорились. А у меня как раз клёвая фотка была — лет десять назад, когда ездили на Воргольские скалы, щёлкнул там маму с батей на фоне классного вида. В тот момент ещё закат такой был красивый. Представляешь, как я это запомнил!
Я понимающе улыбнулась. То, что Тим неравнодушен к живописным вещам в природе и её явлениях, знали немногие, но я была в их числе.
— Думал, она в моей старой комнате, но туда я вот ездил — всё перерыл, не нашёл. Дома, естественно, её тоже нет.
Тут из открытого подпола доносились громкие причитания папы насчёт того, что у нас слишком много банок с вареньем, и предположения, куда бы он их дел, причём не все были самыми приличными.
— А грибов ещё насолили! Мы тут что, атомную войну переживать собираемся? Тима, иди сюда, забирай варенье. Катюха, ты тоже — малиновое. Отнесите в дом пока. Я ещё за грибами слажу.
Закатив глаза, я подошла вместе с Тимом к проёму в полу и взяла покрытую пылью банку с тёмно-бордовым содержимым.
— Три банки? — Тим ошалело глядел вниз, на моего папу, держа в одной руке литровую банку клубничного варенья, а в другой — смородинового. — К чаю? — посмотрев на меня, он поднял одну бровь, а затем снова крикнул в яму. — Дядя Сёма, мы так не уедем домой — к стульям приклеимся со штанами вместе!
— Остряк, — папа захохотал. — Что не влезет — в другой раз съедим. Надо же это добро куда-то девать! О, вам с собой ещё сейчас дам. Да вы идите, идите! Сам справлюсь. Потом возвращайтесь!
— Папа, мы с Антоном сильно не едим… — начала я, но отец уже скрылся. Я закрыла глаза, улыбнулась в знак сокрушения и посмотрела на Тима. — Придётся, видимо, теперь отдуваться тебе.
— Что значит «теперь»? Я и так варенье ем больше всех из вас.
— Вот и… хорошо. Только не садись после него на мопед. А то Марго будет возмущаться не только раздавленному сиденью, но и наличию на нём твоих штанов, — подойдя к сделавшему притворно-отчаянное лицо другу, я одобрительно похлопала его по груди свободной рукой и улыбнулась. — Ну я же шучу.