В тот день была очередь Марата ехать старшим машины на станцию за почтой. Эта обязанность была весьма почётной и желанной. Появлялась возможность приобщиться хоть к какому-то подобию цивилизации. Посидеть в кафе при ГДО и увидеть незнакомые, незатёртые лица. Даже десятичасовая дорога туда-обратно по безлюдной степи не могла испортить предвкушения праздника.
В шесть утра у «зилка» с драным брезентом собралась толпа провожающих с деньгами и поручениями чё-нить купить. Быстро разобравшись со страждущими, Марат заскочил в кабину и собирался уже двигать, когда появился прапорщик-фельдшер, поддерживающий Наденьку.
Её было не узнать. Каждый шаг давался с трудом. Синяки на лице и тонких руках наливались по краям желтизной. Толпа изумлённо притихла.
Эскулап помог забраться Наде в кабину и отозвал Марата в сторону.
– Старлей, плохо дело. Надо в госпиталь по-быстрому. Лагутенко её всю ночь гонял, а у неё срок через две недели.
– Так она что говорит?
– Ничего не говорит. Только плачет. Не дай Бог выкидыш или ещё что. Я же не смогу ничем помочь.
Марат с почерневшим лицом полез в пыльный кузов. Трястись на твёрдой лавке пять часов не улыбалось, но в кабине втроем было бы тесновато. Тем более Марат не смог бы ехать сейчас с ней рядом. Вдыхать запах её волос, касаться нечаянно её руки, чувствовать её горячее бедро. И видеть при этом заплаканные глаза, уродливые синяки…
Машину мотало на ухабах, движок надрывался на подъемах. Марат, обхватив пальцами металлическую дугу, думал о том, как бестолкова жизнь. Начштаба – скотина. А в гарнизоне этом долбанном до замены не доживёшь. Жестко его кадровики наказали. Сидел бы сейчас, дурак, на берегу тёплого Каспийского моря, дыню кушал. Постреливая в азербайджанцев и армян по очереди.
Проснулся Марат от внезапной тишины. Звякнула железом дверь.
– Тащ старшлейтенант! Тащ старшлейтенант, да вылезайте вы!
Водила-сержант выглядел напуганным. Марат рванулся в кабину и увидел искаженное страхом лицо. Надя как-то странно елозила по сиденью, пытаясь натянуть ниже подол белого сарафана.
– Что такое?
– Воды… Кажется… Воды отошли.
Что за хрень, какие воды?
Марат вгляделся в прикушенные губы, в ставшие совсем глубокими глаза и всё понял.
Лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из услышанного и прочитанного о родах, Марат помогал Наденьке выбираться из кабины и давал отрывистые команды сержанту, ставшему понятливым от ужаса.
Через пять минут в тени грузовика прямо на земле появилась родзона из расстеленной плащ-палатки. Под голову Наде Марат пристроил свёрнутую в скатку шинель.
– Вода есть?
– Вот! – сержант рванул с поясного ремня флягу в зеленом чехле.
– А побольше? У тебя же канистра была.
– Там техническая. Для радиатора.
– Тащи. И аптечку.
Марат присел рядом на плащ-палатку, вытер носовым платком с побледневшего Наденькиного лба бисеринки пота и сказал, стараясь выглядеть спокойным:
– Всё будет хорошо, девочка. Роды – не болезнь, а естественный процесс.
– А вы… Вы умеете принимать роды?
– Раз плюнуть. Советский офицер умеет всё.
Надя слабо улыбнулась и вдруг замотала головой.
– Я… Я не могу. Я стесняюсь. Я никогда… Даже гинеколог – женщина.
– Закрой глаза и представь, что я – гинеколог-женщина.
Бояться времени не было. Марат сам не понимал, почему у него нет сомнений в правильности действий. Рукава мабуты закатал выше локтей и протёр руки спиртом. Подол сарафана пришлось разрезать – на вздыбившийся горой живот он не налезал. Трусики Марат скатал аккуратно, краем сознания
отметив, что в этом действии нет ни капли сексуального, потом протёр спиртом промежность. Он вообще превратился в кого-то другого.
– Дыши. Дыши глубже. Тужься, будто в туалете по-большому.
Мука искажала лицо Наденьки всё чаще. При схватках она тихонько стонала, закусив губу. На подбородок побежала тоненькая струйка крови.
– Кричи. Кричи, легче будет.
Наденька замотала головой, вскрикнула и схватила Марата за руку.
Марат вдруг понял, что они – это одно целое. Что он безумно любит эту женщину, разметавшую сейчас по скатке золотые волосы. Что это ЕГО сейчас разрывает невыносимая боль, неумолимо раздвигающая внутренности. И ЕГО ребёнок рвётся к свету.
– Ну потерпи, девочка. Ещё немножко. Напрягись.
Надя приподнялась – и даже не закричала, заревела утробно, по– звериному.
Марат увидел внезапно вспухший красный шар с тёмными мокрыми волосиками.