Снова монорельсовый скоростной вагон. Вот здесь деться некуда: стремительность древних летающих лайнеров, окно из сверхплотной пластмассы, как говорится в правилах поведения на транспорте: «Пассажиры не имеют права покидать самолет во время полета», что за умник писал — сам бы попробовал.
Они сошли на промежуточной станции. Здесь пересадка, а до этого маскировка в толпе. Людей, конечно, маловато для толпы, но где же их взять — ночь близится к завершению. И еще два транспорта. И прибытие: город-порт Горманту — один из крупнейших мегалополисов Империи, раннее утро, людей уже валом, проверка документов, чистая формальность — У полицейского конец смены, он откровенно зевает, смотрит с неприязнью и завистью: «курортнички». А ему уже тянут паспорта следующие: даже глаза на Лумиса не поднял, только на Магрииту — блеснули.
Деньги имеются; отдых от забот — им все равно нужно покуда отсидеться на дне: изображаем «курортничков» — отель «Бриллиантовая корона», один из лучших в городе. Все, упали — ванна и спать. Смешные! Разве получится — они, наконец вместе.
ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ
Десять циклов. Гамбургер
Стволы медленно-медленно смещаются с заданного направления, они живут своей жизнью, ими правит случайность, но они уже держат в смертельной возможности наклоненную спину удаляющегося «патриота», затем другую спину. Достаточно просто надавить мертвым от безделья пальцем, и плеснет в камеру-толкатель спрессованный газ. Лумис спохватывается, ловит себя на мысли-желании: это страшное ощущение возможности, которая не нужна, пугающая суть короткого всемогущества — так человек с ребенком на руках внезапно потеет под мышками, спеша отстраниться от низких балконных перил над пропастью. На маленькое, забытое до осознания мгновение мелькает будущее, страшное, неведомое еще будущее, когда это станет в порядке вещей, когда теперешнее помутнение, пахнущее предательством, станет нормой и когда сегодняшнее прикрытие тыла полиции будет предательством навыворот. Наивность, прощающая прошлое, — убежденность, управляющая сегодняшним.
Лумис уводит спаренные стволы выше, как можно выше, чуть ли не в зенит, лишь бы увести их с этой беспомощной камуфлированной спины. Они уже ничего не прикрывают, не участвуют в поставленной задаче, но уже и не грозят. Лумис переводит дыхание, а сердце бухает, как на последних километрах изматывающего ночного марша. Он никуда не бежит, он подавляет внутри себя кровавое желание оглушить криками боли эту давящую монотонность запущенной пружины наступления, воткнуть палку в колесо оперативного плана. А фигурки «патриотов» уменьшаются, режутся горами щебня, осколками зданий на маленькие фрагменты людей — подвижные атрибуты ландшафта. Вот замерли, затираясь фоном. Теперь очередь «черных шлемов» топтать ногами остатки города Гаха-юй. Команды невидимых командиров в ушах; катящиеся навстречу, растопыривающие руки для объятий развалины; прыжки, быстрые диагональные движения со сменой галса, бросок-песня, такое простое дело со стороны, и только слажённость выдает циклы мучительных тренировок, как далеко до этого «патриотам».
Первые кварталы уже пройдены. И вроде легче, в сотню раз лучше, чем в том беспомощном ожидании начала, однако совсем нет противодействия, сгинуло оно, испарилось начисто. Совсем это нехорошо, потому как некуда ему деваться — город Гаха-юй в кольце, даже не город, а маленькие части его в нескольких плотных кольцах, и нет оттуда выхода.
А потом наваливается объяснение. Лумис перелетает в очередной оконный проем и видит его, видит — везде. Растерянно и привычно он водит бессильным иглометом, не нажимая курка. Повсюду вокруг него только мертвые: десятки, сотни, а за горизонтом стен — тысячи мертвых, вповалку и кучками они громоздятся на полу, и нет следов насилия. Он не верит, переворачивает... Здесь не было стрельбы, но где они добыли столько яда? И зачем? Зачем? Никто не связан — добровольное последнее действо. Он шарахается, спотыкается о чью-то руку, от понимания этого «зачем». Чтобы сделать их задачу, их наступательный, спланированный порыв бессмысленным. Чтобы умереть людьми, а не быть обращенными в смертельно напуганных животных.
Его выводят из транса взрывы и стрельба: где-то далеко впереди за новыми декорациями развалин еще есть живые, наверное, мужчины гаха-юйцы — остались, чтобы дать последний бой, остались, освобожденные от заложников — собственных жен и детей, — сразиться насмерть. И Лумис бежит вперед, прикрывать этих неумех-"патриотов".