— Я не могу, Том, я же не ты… — Повинился его коллега, отличавшийся куда более скромными размерами и характерным азиатским прищуром. — У меня нет в животе встроенного пространственного хранилища для выпивки.
— Это плохо, надо смочь! — Непреклонно заявил любитель пива, чей голос был полон неистребимого техасского акцента…Который в этом помещении вряд ли бы кто-нибудь другой смог опознать. — Воистину, он был отличным парнем! Укладывал автоматную пулю в глазную щель шлема за пятьдесят шагов, неплохо держал барьеры, умудрялся воздух в нашем кубрике очищать до горной свежести даже тогда, когда гороховый суп тушеной капустой заедали, а я еще я остался Тошу три рубля должен…Э…А это у него имя или фамилия?
— Да кто его знает, может вообще прозвище, но человек он был действительно хороший, — с печальным вздохом азиат взглянул на полный пива бочонок со снятой крышкой. Американский коллега интерпритроивал его выражение лица по своему, и повинуясь движениям пальцев волшебника партия пенной жидкости из емкости сама перелетела в кружку осоловело щурящегося китайца. — Как стабилизировать пулю при стрельбе из автомата на дистанцию свыше двух сотен метров меня научил, причем абсолютно бесплатно… Пусть лопнет мой живот, и завтра с утра на моей голове станут отплясывать невидимые и неуязвимые злые духи, но за него действительно надо выпить! А еще за Карла, Фона, Оринамбура…
— За Оринамбура мы уже пили, — осторожно заметил третий и последний из мужчин, сидящих за одним столом. Тоном кожи и чертами лица он от разносящих напитки официантов не отличался, но посмей кто-нибудь из них оскорбить высокородного кшатрия панибратством или, скажем, уроненным на колени подносом — зарубил бы простолюдинов не раздумывая. — Сразу после людоящера Игсона и перед тем индейцем с пулемётом, который Обломанное Перо…Это же был тот немец с катаной, которого паром почти растворило, правильно? Я еще плохо разбираю вас, европейцев, но его хорошо запомнил…
— Не немец, а баварец, но да, — покивал американец. — И, пожалуй, за такого героя и второй раз выпить не грех, первым прорваться к магистру и попытаться его зарубить — это достойная смерть, настоящий подвиг! А потому сейчас мы выпьем за Тоша, а потом за Оринамбура! Кстати, Сингх, что-то ты как-то не весел…
— Он и спит плохо, — с готовностью наябедничал на индуса азиат, решительно отодвигая от себя опустевшую кружку и сосредотачивая свой взгляд на разнообразных закусках, которых бы могло хватить на то, чтобы полностью насытить человек десять или пятнадцать. И частную трапезу трех боевых магов в каком-нибудь другом месте могли бы запросто принять за общедоступный шведский сто. — Ты-то прямо над ним дрыхнешь и потому не замечаешь ничего, а вот мне от противоположенной стороны кубрика отлично видно, как по ночам этот парень часами глаз сомкнуть не может и в стенку пялится, а если все-таки задремлет, то от малейшего шороха дергается. А еще во сне зубами скрипит периодически. Кошмары видать…
— Клянусь всеми именами великого Вишну, я не трус! Мне десятки раз приходилось защищать владения моего отца от алчных разбойников, случалось сразиться и с не знающими жалости и сострадания чудовищами, в войне против южан не прошли мимо ни вражеские пули, ни честные сшибки клинок к клинку… — От накала эмоций индус аж привстал из-за заставленного бокалами и тарелками стола, а после начал оживленно жестикулировать, замолкая и прекращая шевелиться лишь в те мгновения, когда подбирал слова на изначально чуждом ему английском языке. Да и то в те секунды он растерянно шевелил пальцами, словно бы пытающимися нащупать нужные термины. Короткая легкая рубашка воителя, с недавних пор ставшего одним из элитных бойцов в отряде Олега Коробейникова, не особо хорошо справлялась с тем, чтобы скрыть тугие жгуты плотных сухих мускулов, а также шрамы, доказывающие как минимум частичную истинность его слов. Ибо кто-то пытался отгрызть этому кшатрию левую руку когда-то давно, а на первой светлела парочка идеально ровных круглых пятен, определенно оставшихся после извлечения пуль умелым целителем. — Однако тот бой в небесах, после которого наш кубрик опустел наполовину, до сих пор стоит перед моими глазами, а крики тех несчастных, кого пожирала заживо чёрная магия османских колдунов, снятся мне, лишь стоит закрыть глаза…
— Понимаю. Так бывает. У меня тоже раньше было в первое время, хоть и не в такой тяжелой форме, поскольку на морском корабле успел малость покаперствовать. Если ты не решишь перевестись туда, где полегче, например десятником в пехоту или число корабельных инженеров собою пополнишь, то рано или поздно привыкнешь. — Успокоил его техасец, подливая индусу пенного напитка. — Ну, если не сдохнешь раньше, конечно же. Сражения у абордажников практически всегда такие: короткие, яростные, жестокие…Мы должны либо проламывать собою вражескую оборону, бросаясь грудью на пули, клинки и боевую магию, либо стоять насмерть, останавливая вражеских элитных бойцов от того, чтобы ворваться внутрь нашего судна. И практически никогда нет возможности выйти из схватки, а потому остается лишь победить или погибнуть…