17.04.76. 5 ноября 1975. 38-ти км переход из Кумарха в Руфигар. Три дня ждали вертолета. Потом пришел Виталий Сосунов и говорит, что ребята собираются пешком, что говорили с городом, и Вашуров вроде не возражает. Местные таджики, потомки согдийцев говорят, что дорога открыта, снега мало. Собралось 13 человек и собачка-овчарка Вега. Сосунов не хотел идти, но я его уговорил. Я пошел бы в любом случае - Корниенко приказал хоть пешком спустить журналы документации штолен. Сапоги мои были на 5 штольне, пришлось идти в отриконенных ботинках. Снега сначала было 20-30 см. У устья Темир-хана дорога круто забирала вверх и через несколько километров опять спускалась к реке. Поэтому я совратил Сосунова идти вдоль реки. Через километр стало ясно, что здесь нам не пройти и пришлось подыматься по крутому склону до дороги. К вечеру подошли к подножью перевала. Здесь всем стало ясно, что дизелист Слава не дойдет до свадьбы своей сестры. Стали совещаться - возвращаться или нет. По-моему, Елизарьев предлагал идти обратно. Но в конце концов, решили идти вперед. Перевал 3400, снег по пояс и выше, я в триконях, снег налипал на железки, так, что идти было очень трудно. Дизелиста толкали сзади, спереди он держался обеими руками за талию впереди идущего. Елизарьев давал глотнуть водки. К середине дороги на перевал я полностью сдох. Зная, что останавливаться нельзя, закрыл глаза и пошел. Очнулся - вокруг нет никого. В дичайшем отчаянии заорал. Крик, видимо, обострил зрение и я, далеко внизу увидел цепочку людей и скатился к ним. Поднялись на перевал в четвертом часу ночи. Там был бульдозер, пытались его завести, чтобы свезти вниз дизелиста - не получилось. Пытался сделать это тракторист Витька (Раин любовник). Южная сторона, по которой мы собирались скатиться играючи, оказалась гибельной. Снег здесь был мокрый и глубокий, налипал на трикони 40-ка сантиметровой толщины подошвой. Славка-дизелист, позавчера грубо меня обхамивший, умер. Посовещавшись, решили оставить его Вашурову, то есть бросить – сил ни у кого не было. Группа развалилась. Сосунов увязался с буровиком Лямкиным и его напарником. Я был в полном отрубе. Через каждые 10 метров приходилось искать скальный выступ во врезе дороги и отбивать налипшие снежные каблуки. Изнеможение было полное. Я был фактически в бессознательном состоянии. И тут увидел спящего у обочины Сосунова. Стал его бить и трясти. Он, розовый и блаженный молил оставить в покое. Потащил его на себе. Через несколько километров его сняли с меня проходчики пришедшие от машины Вашурова, чуть ниже застрявшей в снегу. Пришли к вахтовке, сунули Сосунова на водительское кресло, рядом с работающим мотором. Виталик еще продолжал автоматические, бессознательные движения и вывалился в грязь через противоположную водительскую дверь. Я залез в салон, там был ящик водки. Выпил одну бутылку не отрываясь и не испытывая никакого вкуса, открыл другую, растер обмороженные ноги и допил остаток – пол-бутылки. Ночевали на Пакруте. Утром пакрутские проходчики сходили за трупом. К средине дня уехали на вахтовке в Душанбе. В проходе лежал завернутый в палатку труп. Дорога пакрутская известна своими колдобинами, и труп постоянно съезжал к кабине, к переднему сидению. Время от времени кто-нибудь вставал, брался за голову или плечи трупа и задвигал его к корме машины... В Душанбе сдали труп в морг и разошлись. На следующий день (и многие последующие) я не мог ходить - мышцы отказывались работать. Кожа на пальцах ног почернела. На предварительном следствии в отделе техники безопасности я ничтоже сумняшеся сказал, что шел по приказу Корниенко. За это главный инженер Варакин обматерил последними словами, донеся до моего сознания, что Глеба от таких показаний посадят. За это я Варакину благодарен – научил соображать на прокурорском уровне. А тип он грубый, иначе с нашими зэками нельзя. Однажды Варакин выпер на штольню дизелиста, только что приехавшего в горячке белой из отгула. И тот исчез. Последний раз его видели на первой штольне. Проходя мимо чаевавших у устья буровиков, он поднял стоявшую кружку, выпил, спросил: - Бензин что ли? - и ушел в направлении 5 штольни. Его искали месяц, облазали все заброшенные штольни, обыскали горы вокруг на 50 км. Нашли труп убитого чабана, но не его.
Потом Корниенко положили в туберкулезную клинику, и меня назначили ст. геологом Кумарха, меня, молодого специалиста с годовым трудовым стажем, самому смешно. Почему? Думаю, из-за моего геологического спора с могущественным ВИМСом, который я вчистую выиграл, выграл, наплевав на научные степени и должности противников. И еще, Глеб был наверняка мне благодарен за то, что переписал своипоказания.
Табуреткой будет Кумарх или трамплином? Но так нравится быть старшим геологом... Ты бог на 150 квадратных километрах рудного поля. Рано, конечно, назначили, опыта мало, одна наглость и работоспособность...
Потом поступило распоряжение сдать отчет не к следующему новому году а а через 2 месяца. Я работал по 14 часов каждый день. Так как машинистки отказывались понимать мой карандашный текст, его переписывали и лишь затем отдавали на печать. Когда отчет приняли, Тахир Асадович Мазитов, начальник ЮТГРЭ, лично благодарил меня со стаканом водки в руках и пожаловал 100 руб из директорского фонда.
…Вечные ссоры с Надей. Мы оба неправы, я жесток. Оспаривал все, что можно оспорить.
Вообще, спорю со всеми. На пятой штольне гнал штрек. После крупной, сильно обводненной трещины турмалиновой жилы не стало. По штрихам скольжения определил правый сдвиг, пошел вправо и через несколько метров нашел свою жилу. Как раз приехали Павловский, куратор по олову Средней Азии и его подручная Бурова, оба из Вимса. Сказали, что я не прав, что жила слева. Я говорил с ними очень круто, а потом и грубо. Но они кураторы и задали рассечку влево: там мол, жила. Бурова гнала ее целых 20 метров, хотя и после 10-ти было ясно, что ВИМС сел в лужу. Безрезультатно гнали. Я оказался прав. Корниенке это понравилось
04.08.76. Сегодня у москвича-вимсчанина Митрофанова Николая Павловича день рождения. Когда он мне сказал об этом, приглашая, я, задумавшись о чем-то, протянул: - Бывает...
Через 10 лет Митрофанов станет моим начальником и будет им долго, очень долго.
Нужны ли мне глаза, жестокие и злые,
Нужна ли мне гроза без ливнем взбитой пыли?
Нужна ли мне минута, растянутая в час,
Намеренная скука и мысли без прикрас?
Глаза врага, злые, жестокие, помогают собраться и стать сильнее. Твои глаза делают меня беспомощным и растерянным. Запах погибающей в грозу пыли. Иные минуты, объемные, как солнечный день, помнишь всю жизнь. Другие, тягостные, как бессонная ночь, оседают в памяти серой пылью.
13.08.76. Мой кубрик, камералка с номером, который я никак не могу запомнить. Фанерные стены, оклеенные розовыми обоями. За стенкой песни «Легкого пара», и я не могу писать, я хочу слушать. Не выходит из головы рапорт на Сосунова. После последней пьянки Сосунов (я тоже пил) не пошел документировать керн на 5 штольню. Я написал рапорт и спрятал, подумав, что сам факт его существования сработает. А Кулик, начальник участка узнал и в пьяном виде начал мне выговаривать, что грешно писать рапорты на ближних. Сосунов, видимо, рассказал о рапорте Аржанову младшему, а тот - отцу. Короче, многие узнали. Вообще-то, эффект рапорта сработал. После всего я рассказал об этом своему гл. геологу Ефименко и тот обещал дать втык Кулику. Стоило ли рассказывать Ефиму? Не подло ли это было? Или просто я боюсь оказаться в их глазах кляузником, и это повредит мне. Значит это не подлость, а трусость. Повел себя как мальчишка (в будущем, вообще-то этот случай добавил мне авторитета. Все мы боимся любой бумаги, касающейся нас, даже если она лежит, покрытая пылью).