Ментальная магия в Арвитании с тех пор, как на нее был введен запрет, постепенно вырождалась. Единственным по-настоящему сильным менталистом, которого я знал, был его величество. Он мог позволить себе пренебречь этим запретом и практиковаться в ней, не боясь обвинений в нарушении закона. Что он и делал, не отказывая себе в удовольствии время от времени проникать в мысли окружающих. Во многом именно поэтому он наверняка и поверил мне в истории с письмом.
— Вы предлагаете поединок, ваше сиятельство? Прекрасно! Я как раз захватил с собой шпагу.
Абеляр вдруг рассмеялся:
— Шпагу? О, нет! Вы — превосходный фехтовальщик, а я с детских лет куда больше внимания уделял живописи, чем фехтованию. Вы проткнете меня первым же ударом. Я предлагаю обойтись без оружия. Вы же владеете ментальной магией? К чему скрывать? Ведь именно ваш предок когда-то спас короля Максимилиана от менталиста. Такой дар не мог пропасть всего через пару поколений.
— Ментальная магия запрещена законом, сударь.
— Об этом нарушении никто не узнает, — возразил он. — И нам не обязательно доводить дело до чего-то ужасного. Достаточно будет, чтобы один из нас сумел поработить сознание другого. Если это сумеете сделать вы, то я позволю связать себя и доставить в Клермон для передачи властям. Если поединок выиграю я, то просто оставлю вас здесь, а сам беспрепятственно уеду. Но я требую, чтобы, если победителем из поединка выйду я, вы дали мне слова не преследовать меня более ни в Арвитании, ни в Терезии.
— Как вам будет угодно, ваше сиятельство! — согласился я. — Если вам нужно мое слово, то я вам его даю. Но в ответ требую, чтобы вы тоже кое-что пообещали. Если вы выиграете, то оставите здесь не только меня, но и мою жену. Я буду для вас уже не опасен, и вам не будет необходимости держать ее в заложниках.
Он тоже не стал спорить:
— Это будет справедливо, ваша светлость. А теперь привяжите к дереву вашу собаку. С нее взять слово не преследовать меня я не могу.
Я снял с себя пояс и сделал то, что он требовал. Дельфина возмущенно заворчала, но сейчас у меня не было другого выхода.
Мы встали друг против друга таким образом, чтобы Лорейн, наши лошади и собака оказались несколько в стороне. Ментальный удар мог оказаться слишком сильным.
Мы оба долго выжидали. Прощупывали друг друга, пытаясь проникнуть в мысли, сознание. Конечно, ни тому, ни другому это не удалось. Такое могло сработать только с теми, кто от ментальной магии был далек.
Стало понятно, что тот вариант развития событий, что мы обсуждали несколько минут назад, вряд ли возможен. И оба стали готовиться к более решительным действиям. Требовалось время, чтобы собрать магическую энергию в достаточном для нападения объеме.
Я шевельнул правой рукой, и это словно послужило сигналом для Абеляра.
Должно быть, кинжал был у него в рукаве, и он довольно ловко достал его оттуда. Я едва успел заметить это, как оружие уже летело в мою сторону.
— У него нож! — услышал я крик Лорейн.
Я с удовлетворением отметил, что она пришла в себя, и наконец, взмахнул рукой, направляя всю собранную энергию в одну точку. Кинжал отлетел в сторону, а тот пучок, что я направил в него, неминуемо задел и Абеляра.
Когда я подошел к маркизу, он уже лежал на земле — оглушенный, растерянный. Я связал ему руки за спиной тем самым поясом, что еще минуту назад была привязана к дереву Дельфина.
— Я не советую вам пытаться применять магию снова, сударь, — сказал я. — Я больше не намерен с вами церемониться. С бесчестными людьми следует поступать ровно так же, как они поступают сами. Вы повели себя подло и не заслуживаете другого отношения. И если я только почувствую вашу магию, я заколю вас вашим же кинжалом.
Я поднялся и повернулся в другую сторону. Я уже довольно времени уделил этому мерзавцу.
Лорейн стояла, опираясь на дерево, а когда я подошел к ней, она уткнулась мне в плечо и зарыдала. А я гладил ее по золотистым волосам и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Кажется, Абеляр и не догадывался, какую услугу он нам оказал.
— Я так испугалась, что он вас убьет, Бернард, — прошептала она. — Этот трюк уже удался ему с графом Шортером.
Должно быть, она вспомнила сцену в мастерской, потому что плечи ее задрожали еще сильнее.
— Не думай об этом, дорогая, — я впервые обратился к ней на «ты», и это показалось мне на удивление естественным и приятным. — Сейчас нам следует как можно скорей вернуться домой и сообщить властям о том, что случилось.
Я снял камзол и, приложив некоторые усилия, оторвал от него широкую полосу, что служила ему оторочкой. Потом снова подошел к маркизу и этой лентой завязал ему глаза. Если он вздумает снова применить ментальную магию, то сделать это ему будет куда трудней.
— Надеюсь, вы обойдетесь без глупостей, ваше сиятельство. Вы были магически истощены уже после поединка с Шортером. И если вы попытаетесь манипулировать нами, то ничего не добьетесь, только еще больше рассердите меня. И думаю, что вы уже поняли, что в отличие от вас, я особенно внимательно изучал совсем не тот раздел ментальной магии, что вы сами. Вы учились управлять сознанием других людей, я же сосредоточился на телекинезе. Я всегда полагал, что физическое воздействие куда надежнее, чем вмешательство в чужие мысли.
Его камзол топорщился, и я без труда достал из его кармана изрядно помятое письмо Жерома Клермона. Его величество будет рад уничтожить его своими руками.
Я посадил Абеляра на лошадь, примотав его стянутые руки в луке седла. А потом вскочил на свою лошадь и помог забраться на нее же Лорейн. Это были совсем новые ощущения — чувствовать ее рядом с собой, почти сжимать ее в объятиях, наслаждаться ее теплом.
Левой рукой мне приходилось держать узду лошади Абеляра, поэтому ехать слишком быстро мы не могли, и обратная дорога заняла куда больше времени. Мы въехали во двор поместья, когда уже сгущались сумерки.
Дом был похож на растревоженный улей. В окнах горел свет, а когда мы подъехали ко крыльцу, то на него выбежали все — начиная от мадам Ревиаль и заканчивая всеми горничными и лакеями.
— Лора! — Табита бросилась к дочери.
Но Мэнсфилд успел подойти к нам раньше, и именно и помог мне спустить Лорейн с седла. А уже после этого она попала в объятия матери и племянников.
— Ваша светлость, с вами всё в порядке?
— Да-да, всё хорошо. Заприте господина маркиза в подвале, оставьте ему еду и воду и ни в коем случае не подходите к дверям. Что с графом Шортером? Прибыл ли врач?
— Да, ваша светлость, доктор прибыл два часа назад. Он сказал, что его сиятельство потерял много крови, но надежда на выздоровление есть.
Я удовлетворенно кивнул и попросил Мэнсфилда передать доктору, чтобы он осмотрел и Лорейн. А потом поднялся к себе, переоделся, навестил Джайлса (но тот был без сознания, и я просто постоял у его постели, прислушиваясь к его неровному дыханию) и прошел в кабинет.
Там я достал из сейфа свой экземпляр договора, что мы заключили с Лорейн. Взглянул на написанные моей рукой строки и усмехнулся. Каким же глупцом я тогда был! А может быть, даже тогда, сам еще этого не осознавая, я уже тянулся к ней? Ведь не случайно я так легко доверил ей свое имя?
Если доктор скажет, что она в порядке, я позову ее сюда, в кабинет и предложу забыть о том, что наш брак когда-то был фиктивным. О, с каким удовольствием я брошу в камин этот договор!
И с какой радостью я, наконец, поцелую ее по-настоящему. А потом возьму ее на руки и отнесу в спальню…
— Ваша светлость, могу я войти?
Ее голос заставил меня вздрогнуть. Лорейн стояла на пороге, всё еще бледная, но, кажется, уже вполне пришедшая в себя.
— Да-да, конечно! — я сделал шаг ей навстречу.
Я всё еще сжимал в руках наш договор, и она, тоже заметив его, чуть покраснела.
— Я вижу, вы подумали о том же, ваша светлость!
И прежде, чем я ответил ей, она сказала:
— Ситуация с письмом разрешилась, и вашему доброму имени теперь ничто не угрожает. Полагаю, вскоре вы отправитесь в столицу, чтобы рассказать обо всём его величеству лично. А значит, нам нужно как можно скорее расторгнуть наш брак, что так тяготит нас обоих.