Бланки почти ничего не говорит, что было бы с остальной Францией, территория которой осталась бы без всякой защиты. Но он уверен, что Париж, население которого состояло бы только из вооруженных мужчин, выдержал бы осаду, а затем превратился бы в исходный пункт для победоносного наступления против врага. План Бланки, изложенный в «Последнем слове», — это, пожалуй, мягко говоря, одна из самых смелых гипотез, которые рождались в его сознании.
Бланки часто называют представителем домарксистского утопического социализма, зачисляя его в один ряд с такими теоретиками, как Фурье или Кабэ. Они действительно создавали проекты будущего счастливого общества, которые Бланки называл «революционной схоластикой». Он считал, что коммунизм не может быть созданием ума какого-то мыслителя, что это «не яйцо, снесенное п высиженное в каком-то углу человеческого рода птицей о двух ногах без перьев и без крыльев». Презрительно третируя мечты утопистов, Бланки говорил: «Будем лучше заниматься задачами настоящего дня. Будущее не принадлежит нам, нас не касается». Если Бланки и был утопистом, то именно в решении задач «настоящего дня». Ведь все его начинания, перевороты, заговоры, выступления заканчивались неудачно как раз потому, что они всегда в той или иной мере были утопией. Но в «Последнем слове» он создал еще и утопию, обращенную в прошлое, утопию довольно странную. Возможно, что она появилась как следствие интеллектуального и психического истощения или как результат крайнего напряжения всех его сил, морального шока, вызванного множеством неудач.
Во всяком случае, несколько сотен экземпляров «Последнего слова» просто тонут в безбрежном потоке разного рода газет, прокламаций, афиш, которыми оклеены все стены Парижа. Снова глас вопиющего в пустыне...
А в Бордо собирается избранное 8 февраля Национальное собрание: из 750 депутатов 400 — откровенные монархисты. Они пойдут на любые условия мира, на любой, самый позорный договор с Бисмарком. «Железный канцлер» грозил, что оставит Франции только глаза, чтобы она могла оплакивать свое несчастье! Национальному собранию предстоит утвердить мирный договор, по которому Франция соглашалась на отторжение Эльзаса и Лотарингии и на выплату пятимиллиардной контрибуции. Бланки понимает, что бессмысленно, нелепо надеяться на реакционное собрание, которое больше всего боится революции и, чтобы не допустить ее, согласится на любое унижение Франции. Но все .же он в сопровождении Тридона едет в Бордо 12 февраля 1871 года, ибо просто не может оставаться в бездействии. Он пытается с помощью Ранка встретиться с Гамбеттой — единственным членом правительства, осуждающим позорный мир. Но в день приезда Бланки встреча не состоялась, а оставаться в Бордо он уже не мог. В письме к Ранку он просит передать Гамбетте, что надо бороться до конца против унижения Франции: «Скажите ему, чтобы он стоял крепко... Взятое в плен правительство не имело права созывать Национальное собрание и заключать общее перемирие... Осажденная крепость может вести переговоры лишь по поводу самой себя, но не может говорить за всю страну. Это чудовищно, невероятно...»
Бланки свалила болезнь. Страдания физические дополняют его нравственные муки. Он укрывается в доме доктора Лакамбра в Люлье, в департаменте Ло. Сестра, мадам Барелье, приезжает, обеспокоенная его состоянием. В деревенской обстановке его здоровье мало-помалу восстанавливается.
В Париже 9 марта заседает военный суд по обвинению участников мятежа 31 октября прошлого года. Соглашение с правительством «национальной обороны», по которому оно обязалось не преследовать участников событий, нагло нарушено. Их судят по самым суровым законам военного времени. Большинство обвиняемых получают разные сроки тюремного заключения. Четверо приговорены к смертной казни. Среди них — Бланки.
В Люлье он жил, совершенно не скрываясь. А местная полиция уже наблюдала за ним. 17 марта рано утром жандармы являются арестовать Бланки. Мадам Барелье пытается скрыть присутствие брата, говоря, что в доме приютили неизвестного больного старика. Но жандармы берут «неизвестного» и везут его в Фижак. Там устанавливают его личность и записывают в тюремном журнале: «Осужден на смертную казнь за участие в революции и восстании». 20 марта его перевозят в Кагор. Здесь Бланки помещают в одиночной камере. Получен строжайший приказ о том, чтобы узник не имел никакой, самой малейшей, связи с внешним миром.