Для бланкистов и для других деятелей Коммуны как раз неожиданно и настал момент начала такой «переправы». И всем им оставалось лишь руководствоваться своим здравым смыслом и способностью интуитивно реагировать на неожиданно возникающие проблемы...
28 марта состоялось торжественное провозглашение Коммуны. В этот день гигантские массы людей с оркестрами и барабанами, с красными знаменами, с фригийскими колпаками на штыках затопили Гревскую площадь. Здание Ратуши украшено флагами, на трибуне возвышается мраморный бюст Марианны — символ республики, обвитый красными лентами, а вокруг него стоят члены Коммуны. Вперед выступает член Центрального комитета Национальной гвардии, бланкист Габриель Ранвье:
— Граждане! Центральный комитет Национальной гвардии передает свою власть Коммуне! Граждане, я не
могу сегодня произносить речь, мое сердце слишком полно радостью. Позвольте мне только воздать хвалу населению Парижа за тот великий пример, который он дал миру.
Затем оглашается список избранных. Снова говорит Ранвье:
— Именем народа Коммуна провозглашена!
Толпа откликнулась выражением единодушного восторга. Присутствовавший на этом народном празднике писатель Катюль Мендес, противник Коммуны, был тем не менее поражен народным апофеозом и писал о нем: «Внезапно раздается пушечный выстрел, песня несется грозными раскатами. Громадная зыбь знамен, штыков, кепи уходит, набегает, струится и сбегает к трибуне. Пушки продолжают грохотать, но их слышно, только когда смолкает пение. Затем все эти звуки теряются в общем голосе толпы; у всех этих людей единое сердце, как у всех у них один голос, один крик: «Да здравствует Коммуна!»
В тот же день состоялось первое заседание Коммуны. Хотя Бланки, избранный в Коммуну сразу в двух округах, естественно, не присутствовал, ибо он уже десять дней был в тюрьме, его сразу же вспомнили. Бланки был избран почетным председателем Коммуны. Председательствующий на заседании, старейший из избранных, прудонист Беле сказал:
— Бланки — старик, но, вдали или вблизи, он будет с нами!
Член Коммуны Курнэ в свою очередь заявил в связи с избранием Бланки почетным председателем:
— По отношению к Бланки мы должны сделать что-либо более существенное!
Но что существенное можно было сделать, если даже, не знали, где он находится, хотя сам факт его ареста обнаружился быстро. Его сестра просила версальские власти если не свидания с Бланки, то по крайней мере сообщения о том, где его держат. Однако последовало лишь строжайшее запрещение давать какие-либо сведения о нем. Правительство Тьера, поднявшее дикие вопли по поводу беззаконий, чинимых Коммуной, в действительности нарушало законы в тысячи раз более спокойно, чем Коммуна, которая как раз и отличалась излишней щепетильностью в отношении юридического оформления всех своих мер. Это, кстати, было одной из ее самых вредных ошибок. Рошфор, издававший в Париже при Коммуне газету «Пароль», писал: «Бланки, присужденный заочно к смерти, найден и арестован. Пусть так. Правительству, арестовавшему его, остается только предать его суду присяжных. Но любители законности, заседающие в версальских казармах, нашли более удобным, отказав своему пленнику даже в военном суде, на каковой он имеет право, законопатить его в неведомой конуре и содержать его в такой изоляции, что никто не знает, в какой тюрьме он заключен и умер ли он там или только умирает. Это превосходит все пределы безумия. Закон, разрешающий чудовищную и бесполезную меру, которая называется «содержание в изоляции», никогда, ни в какое время, ни под каким режимом, как бы жесток он ни был, не разрешал уничтожения, то есть полного сокрытия обвиняемого». Рошфор писал, кроме того, что «Тьер решил задержать его заложником... При этом его не только не считали обычным арестантом, но превратили его как бы в человека в железной маске, окружив его тайной и мраком могилы».
Сразу после 18 марта бланкисты принимают меры для розыска и освобождения Бланки. Морис Доманже писал: «В Париже в это время его сторонники оценивают неисчислимые преимущества, которые явились бы результатом его присутствия... Как никогда было важно освободить великого революционера». С этой целью из Парижа по городам, где предположительно мог содержаться Бланки, отправляется бланкист Гранже с солидной суммой денег, которые выделила Коммуна для освобождения Бланки. Но о Бланки думали в Коммуне не только бланкисты. Среди членов Коммуны возникло естественное желание видеть в своих рядах такого прославленного революционера. Собственно, сам факт избрания его почетным председателем Коммуны говорил именно об этом. Рядовые коммунары хотели иметь авторитетного вождя, особенно когда началась война с Версалем. Возглавлявшие последовательно Национальную гвардию авантюристы Люлье, Клюзере, Россель очень скоро обнаруживали свою полную непригодность, и их быстро меняли, что не могло не подрывать морального состояния бойцов. Коммуна не имела председателя (кроме почетного). Не было главнокомандующего ее войсками, не было мэра Парижа. Даже ее комиссии, игравшие роль министерств, не имели председателей. Характерно, что никогда даже не пытались серьезно выдвигать кого-либо на эти посты. Причина заключалась не только в отрицательном отношении к монархическому принципу единовластия, распространенному среди коммунаров, особенно прудонистов. Просто отсутствовали подходящие популярные деятели, пользовавшиеся авторитетом. Как правило, среди руководителей Коммуны фигурировали никому во Франции не известные люди, что всячески подчеркивали в Версале.