— Что от меня хотят, дети мои?
— Гражданин, — ответил Риго резко, — оставьте-ка вашу вкрадчивую манеру говорить и не забывайте, что вы здесь находитесь в присутствии судей. Вот уже полторы тысячи лет, как вы пичкаете нас своими суевериями. Пора положить этому конец!.. Ваша профессия?
— Служитель бога.
— Где живет ваш господин?
— Всюду.
— Запишите, — приказал Риго секретарю. — «Гражданин заявляет, что он — слуга лица, именуемого Бог, который, по признанию обвиняемого, занимается бродяжничеством».
Конечно, по сравнению с крайним, даже преступным либерализмом многих деятелей Коммуны, который обошелся ей так дорого, бланкисты отличались относительной твердостью. Именно благодаря бланкистам Комму-па все же приобрела свой революционный характер, именно их твердые действия отражали то, что Ленин называл «гениальным чутьем проснувшихся масс». Поэтому нельзя согласиться с Рошфором, что Бланки сделал бы Коммуну более мягкой, осторожной, покладистой. Мягче, чем она действовала, уже просто невозможно было поступать. Рошфор также говорит об «убийствах», якобы совершенных Коммуной. Как известно, Коммуна в ответ на массовые зверские расправы версальцев с коммунарами приняла декрет о заложниках, в соответствии с которым арестовали около сотни человек. Объявили, что на убийство каждого коммунара будет отвечено расстрелом трех заложников. Но декрет не применялся до самого конца и почти все заложники были просто освобождены. По приказу Ферре в последние дни «кровавой недели», когда Тьер беспощадно уничтожал многие тысячи коммунаров, было расстреляно только пятеро заложников, в том числе архиепископ Дарбуа. Но так поступили лишь в ответ на наглое поведение Тьера в связи с переговорами об освобождении Бланки.
История этих переговоров — знаменательный эпизод биографии Бланки, в котором, правда, он не только не принимал сам никакого участия, но даже и не знал о них. Тем более ярко они отразили место и роль Бланки в событиях, связанных с одним из самых драматических конфликтов во всей истории Франции, в истории всемирного освободительного движения пролетариата.
Бланкисты остро почувствовали отсутствие Бланки сразу, как только они оказались у власти в результате победы парижской революции 18 марта. Они просто не могли представить себе, что в новой сложной обстановке они будут лишены советов и руководства Бланки. Поэтому его кандидатура и была выдвинута на выборах в Коммуну в двух округах Парижа. Известие об аресте Бланки явилось для них серьезным ударом. Им так хотелось разделить радость победы со Стариком! К тому же победу надо развить и упрочить практическими делами, к которым никто из них не был подготовлен. Мысль о том, что необходимо добиться освобождения Бланки, впервые высказал Тридон, который и вызвал 27 марта в Париж Флотта. Когда он приехал, то 6 апреля сначала ему предложили отправиться на розыски Бланки. Тридон возразил, что с этой целью из Парижа уже уехал Гран-же и что надо попытаться обменять Бланки путем переговоров с Тьером на заложников, которых арестовали по декрету Коммуны от 5 апреля. Среди них был сам архиепископ Парижа Дарбуа, его сестра, настоятель собора Мадлен и сенатор Бонжан. 9 апреля Риго выдает Флотту пропуск в тюрьму Мазас для встречи с архиепископом. Беседа революционера-безбожника и прелата католической церкви прошла успешно. Архиепископ пишет письмо к Тьеру, в котором излагает предложение Коммуны об обмене, сообщает о своем согласии и просит Тьера санкционировать его. Дарбуа поручает своему старшему викарию Лагарду лично передать письмо Тьеру. Викарий тоже находится среди заложников, и он обещает ар-хиепискому в любом случае вернуться в Париж.
Флотт сам провожает викария на Лионский вокзал и на прощание напоминает ему:
— Позвольте напомнить вам, что каков бы ни был ответ, вы остаетесь пленником и обещаете вернуться.
— Не беспокойтесь, господин Флотт, я вернусь, даже если я буду расстрелян. Неужели вы можете представить себе, что я покину монсеньора Дарбуа?
В письме, которое везет викарий Тьеру, архиепископ так обосновывает целесообразность обмена:
«Несмотря на мою причастность к этому делу, я позволяю себе обратить на него Ваше внимание; мотивы, по которым я это делаю, покажутся Вам, я надеюсь, вполне благовидными.
Среди нас накопилось много причин для раздоров и раздражения, и раз представляется случай для соглашения, касающегося, впрочем, только лиц, но не принципов, то не будет ли благоразумным воспользоваться им и способствовать таким образом успокоению умов. Общественное мнение, может быть, не поймет причин отказа... При настоящем положении вещей в Париже этот вопрос человеколюбия заслуживает Вашего полного внимания.