Такова «утопия» Конта относительно грядущего социального строя – того строя, который должен сложиться на основах позитивизма. Я не могу входить здесь в критическую оценку Контова идеального общества ни в целом, ни в частностях. Да едва ли читатель и нуждается в какой бы то ни было критике всех этих рассуждений о банкирах в роли правителей, о богачах в роли предводителей промышленности, о жрецах в роли духовных руководителей и так далее. Все это слишком фантастично, а местами нелепо. Как бы странно оно нам ни казалось, не следует упускать из виду, какая идея вдохновляла философа. Разрушительные анархические стремления, развивающиеся все более и более в современном буржуазном обществе, вызывали в нем чрезвычайные опасения. Но он считал невозможным бороться с анархией одними только полицейскими, вообще насильственными мерами. Разрушение можно побороть только созиданием. Против отрицательного учения необходимо выставить положительное. Социально-реформаторские построения Конта интересны как одна из попыток в этом деле, и притом – попытка человека, обладавшего громадными историческими и научными познаниями.
Заключение
Учение Огюста Конта, позитивизм, – весьма крупное явление в умственной жизни современной Европы. Конт пытался создать всеобщее учение: философское, научное, социальное, религиозное. Едва ли можно указать один хоть сколько-нибудь существенный вопрос из любой сферы, которого он бы не затронул. Естественно поэтому, что он должен был вызвать к себе самое разнообразное отношение. Приведем мнения некоторых писателей и попутно постараемся выяснить, насколько учение Конта в целом и в своих главных частях можно считать принятым или отвергнутым в настоящее время. При этом я обойду молчанием как не представляющих для нас в данном случае интереса писателей, стоящих на почве учений, уже отживших и отживающих свое время. Возьмем сначала, собственно, положительную философию Конта. Наряду с писателями, признающими ее от альфы до омеги, мы встречаем других, относящихся к ней довольно-таки скептически. Так, известный ученый Гексли писал еще в 1869 году:
«Когда я изучал характерные черты положительной философии, то нашел в ней весьма мало, я могу даже сказать, решительно ничего такого, что имело бы какую-нибудь научную ценность, и взамен того нашел много особенностей, столь же противных самой сущности науки, как и все, что есть противоположного в католическом ультрамонтанстве».
Г. Лесевич, обладающий обширными познаниями относительно движения философской мысли в современной Европе, делает такую оценку Конта в своем последнем сочинении:
«Конт, хоть и угадал, что впредь философия должна строиться на научных основах, но, взявшись за дело, с первого же шага пошел по старой тропе догматизма и вместо системы научной философии дал нам схему наук, в которую едва-едва вкраплены намеки на философский критицизм и которая слишком часто прогибается в наивный реализм, лишающий ее значительной доли того философского значения, какое она могла бы получить в руках мыслителя, соединяющего в себе с природною силою достодолжную философскую подготовку… Так как, к несчастью, философские знания О. Конта были скудны и философское его развитие поэтому стояло на уровне невысоком, то в результате оказалось, что, кинув бессознательно две-три беглых критических заметки, он все свои силы потратил сперва на построение схемы, долженствовавшей при развитии критического начала отойти на второй план, а потом и совсем сбился на бесплодную почву реабилитации мистицизма…»
Наряду с этим Милль говорит, что философия Конта
«…представляет простое признание традиций всех великих умов науки, открытия которых сделали человечество тем, чем оно является в настоящее время».
Льюис идет еще дальше.
«В „Курсе положительной философии“ Конта, – говорит он, – мы находим величайшую по своей глубокой истинности философскую систему, которую когда-либо создавал человеческий ум; некоторые недостатки в деталях, впрочем, совершенно неизбежные, не должны заслонять величие целого, и мы не должны забывать, чем мы обязаны великому основателю позитивной системы».
Несмотря, однако, на эти противоречивые заключения, казалось, что мысль, положенная Контом в основу своего учения, – а именно, что философия должна представлять систематизацию научных обобщений, – вполне правильное утверждение. Но тут мы наталкиваемся на следующие любопытные слова Гексли.
«Что же касается его (Конта) философии, – говорит он, – то я отделяюсь от нее, ссылаясь на его собственные слова, переданные мне старым контистом, ныне одним из знаменитых членов французского института, Шарлем Робеном: „Философия есть непрерывное усилие человеческого ума достичь покоя; но ей непрерывно мешают последовательные успехи науки. Поэтому философ принужден каждый вечер пересматривать синтез своих воззрений; и настанет время, когда у рассудительного человека не будет иной вечерней молитвы“».
Таким образом, стараясь свести философию к науке, не приходим ли к отрицанию и ненужности всякой философии и даже к невозможности ее? Едва ли. Может быть, ежедневный прибой научной мысли и заставляет передовых ученых ежедневно же «переделывать синтез своих воззрений». Но что касается обыкновенных смертных, той массы, которая в философии ищет руководящего начала для осмысленной деятельной жизни, то они успевают прожить целую жизнь прежде, чем свет действительно новых научных открытий успеет проникнуть в их создания. И это не потому только, что тьма с трудом уступает свету. Тут и сами качества этого ежедневно возгорающегося света имеют значение. Пока дело происходит в маленьких кабинетах ученых, им может еще казаться необходимым ежедневно менять свои воззрения под влиянием ежедневных новых открытий; но как только эти ежедневные открытия начинают усваиваться всею массою мыслящего человечества, так и оказывается, что они сплошь и рядом могут спокойно уживаться с прежними воззрениями, которые всегда бывают (раз это действительно жизненные воззрения) достаточно широки и эластичны, чтобы усвоить и переработать массу новых научных открытий. Философия, как синтез научных воззрений, как система миропонимания, как руководство к осмысленной жизни, – возможна и необходима. Если это так, то заслуга Конта, понявшего, что суть философии вовсе не в критике, и успевшего единичными усилиями своего ума обобщить всю массу современных ему научных знаний (конечно, не без промахов, даже грубых), поистине громадная. Труд его до сих пор остается единственным в этом роде трудом как продукт работы одного ума. Затем Конт доказал и показал, что философия, стремящаяся не только разрушить старые традиционные верования, но и послужить руководством для положительной творческой деятельности человечества, должна перенести свой центр тяжести в сферу социальных явлений. К этой стороне его философии мы и обратимся теперь. Тут мы наталкиваемся на еще более противоречивые взгляды, чем при оценке Конта как автора собственно «Курса положительной философии». Что же касается, в частности, учения Конта относительно будущего социального строя и того пути, каким следует идти к достижению его, то в этом отношении почти все писатели, за исключением небольшой кучки последовательных контистов, отказываются следовать за ним.
Наш историк Кареев, оценивая исторические взгляды О. Конта, считает его коренной ошибкой, между прочим, то, «что он взглянул на человечество не как на совокупность наций, развивающихся по одним законам, а как на нечто единое, в котором отдельные нации играют роль частей, соответствующих разным фазам, совсем как у Гегеля». Затем он находит, что Конт применяет к истории понятие закона «в весьма мало научном смысле», что «он не умеет отделить в истории необходимое, как момент развития, от необходимого как такового вследствие случайных причин»; что «он не понимает политеизма и односторонне смотрит на религию» и т. д. Но вместе с тем г-н Кареев признает, что Конт «первый формулировал необходимость изучать социальные явления ради открытия законов, ими управляющих, употребляя слово „закон“ в строго научном смысле, и влияние Конта сказывается теперь даже на тех писателях, которые прямо отрекаются от духовного родства с отцом позитивизма». В данном случае особенно интересно мнение Милля, который сам немало и чрезвычайно плодотворно потрудился над разработкой общественных вопросов и по складу своих политических убеждений резко отличался от Конта.
«В обоих томах, – говорит он относительно двух последних томов „Курса положительной философии“, – едва ли найдется хоть одно положение, которое не прибавляло бы какой-либо идеи. Мы видим в этом обозрении величайшее произведение Конта после его обзора наук; в некоторых отношениях первое даже изумительнее последнего. Кто не верит, что из философии истории можно сделать науку, тот, вероятно, отказался бы от своего взгляда, прочитав эти два тома».