22 февраля 1848 года, идя в школу, Ренуар увидел роту муниципальной гвардии, разместившуюся перед Тюильрийским дворцом. Гвардейцы поставили ружья в козлы, прислонились к стене и стали вертеть сигареты. Соседка спросила у одного из них, что происходит. Он со смехом ответил, что происходит революция. Соседка передала ответ моей бабке. Та продолжала заниматься хозяйством, а отец отправился в школу. В полдень он позавтракал хлебом, намазанным топленым салом, и в четыре часа вернулся домой, заметив при этом, что солдат вокруг дворца стало больше. За обедом Анри и Лиза рассказали, что на улице Риволи собрались рабочие и один из них поднял трехцветный флаг. Это был флаг июльской монархии и в нем, следовательно, не было ничего крамольного. Рабочие распевали песню жирондистов, которую весь Париж знал по пьесе Дюма-отца. На следующее утро солдат вокруг дворца прибавилось. Королева Амелия уже не появлялась у окна, что было не удивительно — дело происходило зимой. И все же у Ренуара создалось впечатление, что Анри, Лиза и даже отец нервничают, вдобавок они произносили слова, необычные для семейных разговоров: «народ, свобода, всеобщее голосование». Все сходились на том, что маршал Бюжо[22] ведет себя ниже всякой критики. Изобретателя кепи и героя злободневной песенки «Видел ли ты кепи, кепи…» ненавидели. Мой отец недоумевал, как могло случиться, что это имя впоследствии обросло легендой и маршалу приписывали всевозможные доблести. В самом деле, в эти послевоенные годы Бюжо в представлении французского народа сделался чем-то вроде покладистого и веселого Баярда[23]. Ренуар приписывал эту посмертную популярность возрождению того ура-патриотического духа, которое последовало за поражением 70-го года. В 1848 году наполеоновские победы казались еще довольно близкими, и большинство французов не слишком доверяло военной славе.
«Три Славных», как окрестили три дня революции[24], начались с песен. Стрельба на Больших бульварах, унесшая столько жертв, превратила этот чуть ли не миролюбивый протест в кровавое дело. Солдаты короля стреляли в народ! Народ ответил на это изгнанием короля, и тот, счастливее, чем Людовик XVI, смог бежать в Англию. Однажды утром Ренуары заметили, что дворец опустел — его хозяева отказались от борьбы. Мои предки пожалели о доброй королеве Амелии, но с радостью приветствовали провозглашение республики. Ренуары не заметили революции, которой суждено было пошатнуть мир и которая свершилась в пятидесяти метрах от них. Господа в сюртуках заняли место королевской семьи. Лувр и Тюильри назвали народными дворцами. Жизнь вздорожала, и мой дед был вынужден повысить плату за работу. Стража дворца осталась прежней. Слова «Свобода, Равенство, Братство» заменили орлеанский герб.
Газеты сообщали, что примеру Парижа последовала вся Европа. В немецких, испанских и итальянских городах дрались на улицах. Репрессии во многих немецких государствах приняли кровавый характер. Тысячи республиканцев бежали от преследования. Многие эмигрировали в Америку и способствовали промышленному расцвету Нового Света. Толчок всему движению дал Париж, снова оказавшийся центром мира. Парижане немало этим гордились, и Ренуары разделяли их чувства.
Однажды к ним зашел их домовладелец, что случалось чрезвычайно редко. Он сообщил, что его дом, как и все постройки, загромождавшие двор Лувра, назначены на слом. Республика собиралась осуществить старую мечту королей и Наполеона — соединить Лувр с Тюильри. Выдвигалось немало проектов, однако все отступали перед расходами и необходимостью выселения такого количества мелких владельцев. Через четыре дня после революции 1848 года декрет временного правительства, подсказанный генералом Кавеньяком, предписывал приступить к осуществлению работ по плану архитектора Висконти[25]. Деда напугала мысль о переезде. Не менее его были удручены Анри, Лиза и Виктор. Им всем казалось, что их ссылают. Мой отец, наоборот, предвкушал новое путешествие в дилижансе. Известие о грозящей катастрофе нисколько не смутило и бабку. Она напомнила, что со времени великой революции 1789 года выдвигалось по крайней мере двадцать проектов перестройки Лувра. И новый план неизбежно присоединится к остальным, осев в пыльных архивах какого-нибудь министерства, так что у Ренуаров хватит времени найти выход. Как обычно, Маргерит Мерле оказалась права.
22
23
24
Автор ошибается. «Три славных дня» — то есть 27, 28, 29 июля — дни июльской буржуазной революции 1830-го, а не 1848 г.
25