На «советского» графа Борис вышел через Сологуба. Узнав, что «путешественник из Чили» направлен к нему самим Гиляровским, Федор Кузьмич проникся, пригласил на заседание своего литературного салона. Вопрос о Толстом восторга не вызвал, но адресок дал.
Борис полдня мелким бесом убеждал Толстого взяться за «Аэлиту».
— Алексей, почему бы вам не попробовать себя в приключенческом жанре?
— Борис Степанович, я же никогда не писал прозу. Боюсь, у меня ничего не получится, — обескуражено отнекивался будущий писатель.
К этой встрече сюжет с крутыми морпехами был вновь переработан. На этот раз в сторону канонического варианта. Звездная империя осталась, но все остальное было приближено к существующей реальности. Вместо ополоумевших ходяче-бродячих фалангеров, появились бронированные авто. Солнечная система оказалась давно покинутой и забытой. Вместо Марса перед читателем предстали покрытая дикой природой Земля и остатки человеческой цивилизации.
В солнечную систему космопластун Гусев попал в результате флуктуации подпространства. Приземлившись в районе комплекса Гизы, он с недоумением взирал на развалины египетских пирамид. Красавица Аэлита оказалась дочерью верховного жреца, исповедующего странную смесь христианства и культа бога Ра, а вместо восстаний угнетенных рабочих сюжет изобиловал приключениями полубандитского свойства.
После знакомства с сюжетом, предложение прошло «на ура», но с подпространствами, биолокаторами и прочей фантастической требухой, произошел полный облом. Студент технологического института буквально захлебнулся от шквала обрушившихся на его бедную голову физических сущностей, а до Федотова, наконец, дошло, какая гигантская пропасть разделяет подростков начала и конца XX века. Зато стала вытанцовываться реалистичная концепция многотомной космооперы.
— Алексей, давайте сделаем так. Вы для пробы напишете главу с высадкой Гусева на планету, — Борис передал Толстому тщательно расписанную сцену высадки, — а я немного доработаю сценарий. Только не увлекайтесь разъяснением физики. Это мы сделаем позже.
Увы, из затеи ничего толком не вышло. Молодой Алексей Николаевич просто не умел писать. Текст изобиловал длинными предложениями «ни о чем». Против ожидания заторможенность и инфантилизм только усилились.
Сейчас вполуха слушая очередного стихоплета, Федотов крыл себя последними словами — отказывать людям всегда не очень приятно, особенно если ты сам их убеждал взяться за дело. С другой стороны не факт, что стиль изложения, свойственный концу XX века, здесь «прокатит». Отсюда напрашивался естественный вывод — надо попытаться поработать с графом.
Сегодня предстояла поездка в Москву. Поезд отправлялся поздно. Чтобы скоротать время, Борис решил заглянуть к Сологубу, заодно узнать, что такое поэтический символизм. Борис ожидал услышать призывы буревестника и революционное кипение.
Реальность сразила наповал! Вместо призывов к бунту здесь чтили чистую поэзию и говорили о новом религиозном сознании. К знатокам поэзии Федотов себя не относил. Прочно забытый школьный курс, да пара случайно выученных стихотворений современников. Из этого ряда выбивалась песенная поэзия «у костра». Здесь Федотов был почти корифеем, но кому в этом мире такое интересно? Тем более он был далек от темы: «Интеграция индивидов, „мы“ как субстанциональная основа» — таково было название сегодняшнего обсуждения.
Под нытье очередного прыщавого поэта в сознании всплыли издевательские строки Дольского:
(Что бы понять Федотова, читателю достаточно прослушать «Господин президент» А. Дольского: http://muzofon.com/search/господин%20президент%20президент).
По ассоциации выстроилось: «В молодости Саша Дольский пел такие же сладенькие песенки, а новое время воспринял в штыки. Так же мурлычут здешние, а потом будут проклинать большевиков». Сделав столь неожиданное сравнение, Федотов почувствовал себя личностью неординарной. Почти знаковой фигурой. Это толкнуло по-новому посмотреть на собравшихся, благо народ все прибывал.