Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

У противоположенной стены в кресле сидел устроитель салона Сологуб. Высокий, лысый, в роговых очках строгого школьного учителя, он таковым и являлся.

Рядом устроилась эпатажная молодая женщина. Черный жакет и ослепительно белая кофта с пышным жабо. Тонкая талия и длинные вызывающе открытые ноги фотомодели. Роскошная грива рыжих волос, живые глаза и ироническая улыбка подчеркивали — у стены сидит мурлыкающая пантера. От такой лучше держаться подальше.

— Корней, а кто эта дама в колготках? — Борис в очередной раз обратился к приставленному к нему молодому Корнею Чуковскому.

Термин колготки вызвал живейший мужской интерес. Пришлось объяснить, что в полумраке гостю привиделась «национальная чилийская одежда» — мини-юбка и колготки. Описывая эту прелесть, Борис очертил очаровательный женский зад. На самом деле эта часть незнакомки была украшена бриджами в обтяжку, но такие подробности Борис разглядел не сразу. Незнакомка носила звучное имя — Зинаида Гиппиус.

По тому, как на его жесты блеснули разъяренные глаза, Федотов понял, что пора сваливать, иначе есть риск отгрести по полной. Валить, правда, не хотелось — когда еще придется увидеть столько легендарных личностей.

— Господа, предлагаю устроить перекличку, — голос пантеры дал всем понять, что возражения не принимаются.

Первым откликнулся хозяин:

Родился сын у бедняка.
В избу вошла старуха злая.
Тряслась костлявая рука,
Седые космы разбирая.

За повитухиной спиной
Старуха к мальчику тянулась
И вдруг уродливой рукой
Слегка щеки его коснулась.

Шепча невнятные слова,
Она ушла, стуча клюкою.
Никто не понял колдовства.
Прошли года своей чредою.

Сбылось веленье тайных слов:
На свете встретил он печали,
А счастье, радость и любовь
От знака темного бежали.

Услышанная мистическая хрень вызвала из глубин памяти детский ужас. Борис вспомнил, как в страхе забивался под одеяло после бабушкиной колыбельной: «Тятя, тятя наши сети притащили мертвеца».

«Да они что тут все на голову трахнутые? Моей бабушке тогда было за семьдесят, но эти-то вроде еще в своем уме или…».

Додумать Борис не успел — эстафету подхватил Бальмонт. Выйдя в центр гостиной, он с чувством продекламировал:

Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.

Едва отзвучала последняя строка, как раздался голос пантеры:

Окно мое высоко над землею,
Высоко над землею.
Я вижу только небо с вечернею зарею,
С вечернею зарею.

И небо кажется пустым и бледным,
Таким пустым и бледным…
Оно не сжалится над сердцем бедным,
Над моим сердцем бедным.

Увы, в печали безумной я умираю,
Я умираю,
Стремлюсь к тому, чего я не знаю,
Не знаю…

В перекличке наметилась гармония. Вселившийся в Федотова бес был против. Ему захотелось показать местным «гениальные рифмы» о некурящей девочке Элис и плохих мальчиках. Видимо бес прозвучал не только в голове Федотова, иначе, чем еще можно объяснить призыв местной Элис:

— А что нам прочтет иностранец из Чили?

Голос фотомодели был полон жгучего любопытства. Меж присутствующих прошелестела волна предвкушения. Деваться было некуда. В голове родилась мстительная мыслишка: «Ну, щас я вам выкачу…».

Федотов слитным движением поднялся. Демонстративно сунул руки в карманы. Вычурно мягко сделал три шага к центру гостиной. Не закончив движения замер. В груди стала разливаться раскованность. Разворот «кругом». Два шага назад и вновь разворот. Зафиксировал взгляды — скепсис у мужчин, удивление у женщин, прикушенная губа у пантеры. Все, он готов.

— Господа, — взмах правой руки на манер «Ленин на броневике», — представьте себе крохотную колонию русских людей на краю света. Вокруг полудикие метисы. Во дворцах надменные идальго. Цена человеческой жизни не превышает стоимости патрона к винчестеру, а почта раз в полгода. Все книги перечитаны, темы переговорены. Какое будущее у такой колонии кроме деградации?