Азартный блеск глаз матерого автомобилиста сказал больше всяких слов, но легкое недоумение осталось. Скорее всего, капиталисту было странно видеть, что многообещающее изобретение не проверено даже на обыкновенной бричке.
— Позвольте полюбопытствовать, а здесь что? — освоившись, Миллер потянулась к очередному «шедевру».
Гористый пейзаж и змейка шоссе вдоль берега южного моря. Низкая посадка открытого бьюика шестидесятых годов и развевающиеся волосы красавица за рулем. Задние стабилизаторы подчеркивали стремительность машины будущего.
Вообще-то Борис планировал показать только лимузин с закрытым корпусом, но не удержаться от соблазна похвастаться «шестидесятником». Что характерно, лимузин понравился даже художнику, рисовавшему до этого жутких боевых монстров.
Как и в первый раз Миллер покрутил перед собой рисунок. Едва только не заглянул сбоку. На этот раз хмыканий было гораздо больше. Скорее всего, хмыканье досталось немцу от его русских предков.
— О господи и откуда такие формы?
Даже Федотову «американец-шестидесятник» показался сейчас выходцем из фантастического мира, но выходцем симпатичным. Положив рядом с «американцем» рисунок «тридцатника» Миллер замер. Взяв в руки линейку, стал что-то вычислять. На глазах изумленного Бориса появились проекции «американца». Считая в уме, немец забавно шевелил губами, при этом его взгляд становился отрешенным. Поймав на себе такой «взор» Борис понял, что мешать местному «медиуму» не следует.
— Хм, — в очередной раз хмыкнул немец, разглядывая полученные проекции, — ваш друг действительно человек не ординарный! Обратите внимание.
Миллер изложил, как взяв за основу рост красавцы, он вычислил все остальные размеры Бьюика, как затем получил размеры лимузина тридцатых годов.
— Характерно, что вот это авто, — кончик карандаша остановился на первом рисунке, — очень неплох, очень. Готов предположить, что ваш приятель угадал тенденции развития, по крайней мере я не нахожу никаких несуразностей, но со вторым загадка. Очевидно скоростной, но… я в затруднении. Это полная фантазия. Вы только посмотрите на гнутое лобовое стекло и широченные пневматические шины. А этот дорожный просвет! Ваш друг задумывался, как такое можно выделать? Какой мощности и размеров нужен мотор для этого скоростного красавца и сколь ровной должна быть дорога? А это, как я понимаю, освещение пути? — карандаш прошелся по утопленным в корпусе фарам, а сверлящий взгляд немца по-гестаповски стал строг и непреклонен.
— Э-э-э, господин Миллер, — Борис едва не ляпнул «господин Мюллер», — но это же не мое. Я всего лишь сохранил рисунок.
Про себя же Борису оставалось только матерился: «И на хрена мне понадобилось показывать старинное рекламное фото? На хрена!»
— Борис Степанович, ради бога подскажете, как можно встретиться с вашим товарищем? — Миллер с надеждой посмотрел на Федотова.
— Сожалею, но в шахтах часто случаются горные удары. Я, собственно, потому и вернулся в Россию.
Демонстрируя искренность, Борис развел руками. Разговор пора было направить в другую сторону.
— Юлий Александрович, амортизатор надо патентовать.
— Вы предлагаете это сделать мне? — в голосе Миллера прозвучало искреннее изумление.
— Конечно вам. Идея была моего друга, я довел ее до эскиза, но до патентования, как пешком до Африки. У меня просто нет средств ставить эксперименты. Откровенно говоря, даже не уверен смогу ли сейчас арендовать нужные площади. Как говорят у нас в Чили, предлагаю пятьдесят на пятьдесят: моя идея — ваши испытания и патентование. Доход от изобретения пополам. Все строго.
К аренде будущие партнеры решили вернуться через неделю — к тому времени Борис рассчитывал разобраться с финансовыми возможностями. Тогда же планировали подписать договор на амортизатор.
Глава 23
Революционеры местного масштаба и деньги
По приезду из Питера Борис ввел в конторе чаепитие за счет фирмы, так сказать аттракцион потрясающей щедрости. На самом деле традиция кормить работников была на Руси от сотворения мира, но на тружеников пера и промокашки такое благо не распространялось. Чернильные души всегда питались за свой кошт.
В десять утра на угловом столике появлялись заваренный чай и печенье. Пятнадцать минут трепа пролетали незаметно, зато способствовали хорошему настроению. Вскоре к чаю стали появляться домашние пирожки, варенье и прочие прелести. Не обошлось и без казуса — за очередными байками о своем чилийском житье-бытье Федотов слопал домашние вкусности. Пришлось реабилитироваться — к чаю стали подаваться конфеты. В один из таких утренников, пока студенты были на лекции, Федотов огорошил секретаршу: