В разговоре обозначился перечень первоочередных дел и список должностей. К персоналиям решили вернуться позже.
В сумерках от костра доносились гитарные переборы. Там рыжий Мишка исполнял романсы. Звучало неплохо, лишь голос выдавал незрелость исполнителя.
— Димон, инструмент возьмешь?
— Эт мы мигом. Господа студены, хватит кормить комаров. Гитару в студию!
Звуки настраиваемого инструмента. Несколько испанских проигрышей сменяются джазовыми ритмами, следом угадывается стиль кантри. Удивленные взгляды окружающих. Прижавшись спиной к Ивану Никитичу, задумчиво слушает Катерина. Рядом со Зверевым и Гиляровским примостилась Нинель. Борис со Смоленцевым сидели особняком. Затаив дыхание внимают студенты.
Будто услышав невысказанную просьбу, зазвучали минорные аккорды. Им в помощь полились стихи любимого Федотовым одинокого гитариста. Димон знал предпочтения своих друзей.
Отзвучала последняя струна, с ней, вслушиваясь в себя, притихли слушатели. Такова магия стихов в незатейливом музыкальном сопровождении. Казалось бы, ну что особенного в этих стишках, а вот надо же! В душах, способных слышать, эти рифмы стократно усиливаются талантом исполнителя. Раскрывается тайный смысл, понять который до конца никому не удается, но всякий мечтает и печалится.
Не успев найти истину, гости погрузились в другую сказку.
Мелодии сменяли одна другую. Переселенцы давно выявили предпочтения аборигенов. В этом мире воспринимались напевные мелодии или стихотворные рифмы с философским подтекстом. Инструментальные произведения шли на «ура». В какой-то момент Федотов не удержался:
— Дим, а осенний цикл?
— Напомнишь?
Сквозь речитатив едва слышно пробилась мелодия. Изумленные взгляды женщин. Печаль осеннего огня будоражит души. Зовет в неведомое, но Димон слов толком не помнит. Прозвучал первый вопрос:
— Откуда все это богатство? Это все из Чили? — в голосе Нинель изумление пополам с недоверием.
— Не скажут, Нинель Дмитриевна, режьте их на куски, не скажут, — баритоном прозвучал голос Гиляровского. — Эх, водят они нас за нос.
В голосе промелькнула горечь. От неунывающего жизнелюба услышать такое было непривычно.
— Но как же так?
Неизвестно, как бы развернулась дискуссия, если бы не Мишенин:
— Дим, а «Бесаме» вспомнишь?
Зазвучало бессмертное произведение. Пахнуло пыльным зноем мексиканской пустыни и нездешней любовью.
Каждая эпоха плодит музыкальный мусор, но среди никчемных поделок изредка рождаются шедевры, что с первого исполнения становятся классикой. В этом ряду «Бесаме мучо» едва ли не на первом месте. Реакция не заставила себя ждать:
— Господи, какое же чудо! — взор Нинель был обращен к Федотову.
В какой-то момент Борис поймал себя на том, что не отрываясь смотрит в эти серые глаза и получает такой же ответ.
Удар гитариста по струнам вызвал долгий замирающий звук, вслед за которым последовало объявление:
— А сейчас, господа, прозвучит чилийская народная песня протеста — «Кукарелла». Говорят, она была написана на заре конкисты на каком-то южноиндейском диалекте.
По-видимому, сегодня в Зверева вселился бес, иного переселенцам просто не пришло в голову.
Ошалело закрутил головой Мишенин, внутренне сжался Федотов. Между тем вступление прозвучало вполне даже «по-чилийски», с характерным «тррри ха-ха» и «тррри бум-ба», но никто не упал и даже не поморщился. Вот что значит искусство далекого народа! Это вам не балалайка. Более того, все оживились. Вскоре и оба «чилийца» самозабвенно помогали солисту. Мишенин отбивал ритм по пузатому самовару. Федотов воспользовался спинкой стула. Оба почти сносно подпевали: «Шала-ла-ла». Трудно было удержаться от музыкального вихря, впитавшего в себя африканский темперамент и ритмику восьмидесятых годов.