— Главное выдержать расстояние между полешками в треть их диаметра. Тогда дыма точно не будет, а для костра используйте только хвойный сухостой. Все остальное дымит, особенно так называемая сухая береза — большего зла в природе не существует! В крайнем случае, годится ольха. Все остальные виды костров, забудьте, как страшный сон. Их изобретали полные кретины. У нодии конечно можно спать, но если вы с палаткой, то лучше такого «колодца» ни чего не существует.
Когда преподавательский порыв иссяк, все с облегчением вздохнули, а через пару минут в небо действительно взметнулось бездымное пламя.
К этому времени окончательно стемнело, мороз ощутимо усилился, но у костра было тепло и по-домашнему уютно. Еще через полчаса в миски раскладывалась пшенная каша. Обильно заправленная жирной свининой, она источала умопомрачительный аромат.
— Ну что, господа, вот мы и дома! — произнес Борис, оглядываясь на внушительную гору елового лапника и сухих сосновых бревен.
— Дмитрий Павлович, а вам не кажется, что мы теряем время, — напомнил о главном Ильич.
Реакция на столь важное предложение была мгновенной. Легким движением фокусника Дима извлек из недр своего рюкзака пару «мерзавчиков».
— «Столовое вино № 21», — вслух прочитал Доцент. — Это, простите, что?
— Это, Владимир Ильич, волшебный народный напиток, больше известный под названием водка.
— Надо же! — изумился Мишенин, поднося свою кружку. — Так я и думал. Пострадавшим в первую очередь!
— За начало путешествия, господа!
— Славно-то как! — усердно работая челюстями, произнес Ильич.
— Эт точно! — подмигнул ему Зверев, отбивая сургуч со второго «мерзавчика».
Борис свернул самокрутку. Табачок был не очень ядреный, с легким привкусом меда. Мелькнула легкомысленная мыслишка: Вернусь, буду курить «Каприз».
Неспешно попивая чаек, он бездумно поглядывал на увлеченно беседующих друзей. Сознание выхватывало отдельные фразы:
— Дим, как вы после переноса без еды-то шли, зима же?
— Так куда было деваться.
— И без топора?
— Каждый вечер лыжами копали снежную яму и ломали лапник. Без топора с дровами было худо…
— Шли мы однажды на байдах Вуоксу…
— А какую я однажды встретил мадам…
Глядя на этот костер в подмосковном лесу, на такой привычный зимний бивуак и звездное небо, Борис вдруг отчетливо услышал торжественно грянувшее:
Все вокруг кричало, что он дома! Дома! В своем времени! В голове не укладывалось, что вот сейчас, подняв голову, он не увидит мерцания проблесковых огней воздушного лайнера. А утром не услышат тарахтенья полуразвалившегося сельского газика. Такого просто не могло не быть!
— Черт, как навалилось! Димка плесни, — хрипло сорвалось со ставших вдруг непослушными губ.
Звякнула кружка.
— Старый, на, закуси.
— Ты закури, легче будет. Ты не думай, все будет нормально.
— Да, мужики, попали мы. Убил бы этих экспериментаторов.
— Ильич, помоги сдвинуть костер к дальнему краю. Вот так.
— Теперь стелим лапник, вон ту большую лапу в ноги брось.
— Нет, этим лапником сверху укроемся. Достань свою малую овчинку. Снизу ее постелем, сверху накроемся моею.
— Ложись, Старый, отдыхай.
Федотов лежал на подогреваемой снизу овчинке. Глядя на усыпанное звездами небо, он не мог забыть, как необычно звучал «Одинокий гитарист».
«А может, это был последний подарок судьбы и мы побывали дома»?
Борис проснулся, когда утро только обозначилось. От вечерних печалей не осталось и следа. Лишь легкая грусть на секунду всколыхнулась в груди, чтобы тут же растаять.
Прикрыв овчиной посапывающего Ильича, Федотов привычно определил, что мороз никак не меньше двадцати градусов.
Прислушался. Если в утреннем морозном лесу включить шумомер, он покажет полную тишину. Такую же тишину покажет прибор в пасмурную погоду. Однако человек слышит иное. В морозное утро в полной тишине слышен какой-то торжественный звон не звон, но некий звук, которому трудно дать определение. Такое можно уловить только в полной тишине и всегда хочется растянуть эти минуты.