— Ты думаешь, старьевщик? — мгновенно вник Борис.
— А давай проанализируем. Все знают, что денег у нас, как у того латыша. Кто мы для них такие? Молодой шалопай, у которого ума не хватает оприходовать богатую соседку, инженер да профессор, что бедных студентов учит. Со всех сторон мы уважаемые и почтенные люди. Так откуда растут ноги? Из поезда? Не похоже — полицаи кошельки отбирают только в околотке.
— Дима, вы думаете, на нас пошла охота? — в волнении Ильич затеребил ворот рубашки.
— Так ведь охота пуще неволи, правильно, Владимир Ильич? — весело откликнулся Дмитрий. — Доцент, ты не переживай. Мы тебе и третий бумажник купим.
После экскурсии, устроенной Гиляровским по Хитровке, Мишенин был ошеломлен. Он и представить себе не мог, что совсем рядом существует ад.
Бездомные псы и смрад гниющих отходов. Привидениями слоняющееся отребье. По сравнению с увиденным на Хитровке «его» ночлежка казалась чем-то вроде курорта. Безумные лица, пьяные драки на грани смертоубийства. Бегущая в исподнем проститутка, чем-то не угодившая клиенту. Все это Ильич увидел почти в центре первопрестольной.
Доконала Ильича баба, здоровенным задом согревающая ведро с пирожками. Тетка периодически гнусаво взрыкивала: «Пирожки, горячие пирожки с печенкой». Доценту объяснили, отчего у нее провалился нос. Итог был печален — съеденное им в трактире «Каторга» оказалось на снегу. Позже друзьям показалось, что Мишенин втайне побывал на приеме у местного «хренового» доктора.
Был еще один итог «экскурсии» — у Ильича тамошние умельцы похитили бумажник. Теперь же Доцент вновь лишился кошелька, на этот раз в результате столь странного грабежа.
— Дим, ну хватит тебе Ильича лечить, он и так со вчерашнего дня нос из дома показать боится.
— Эт точно, боится. Так нос-то зачем показывать? Нос нужен, чтобы им нюхать воздух. А показывать его нет нужды. Я правильно говорю, Ильич, или нюхать надо что-то другое?
Против ожидания Мишенин не стал огрызаться, лишь спросил, махнув рукой:
— Борис, но как нам выпутаться, если полиция бессильна?
После памятной «экскурсии» Ильич несколько дней о чем-то напряженно размышлял. Трудно сказать, что больше на него повлияло: разговоры с университетской интеллигенцией, Хитровка или все вместе. Так или иначе, но Ильич чуть трезвее стал смотреть на окружающий мир. Зверев даже высказал опасение, как бы Ильич не заделался социалистом.
Даже к идее создания спортклуба Мишенин смягчил свое отношение. И вот теперь Владимир Ильич сам высказал очевидное: во многих случаях полиция объективно ничего не могла сделать.
— Ильич, а что ты сам по этому поводу думаешь? — спросил Зверев. — Кстати, а что в таких случаях пишут в детективах?
— Дима, это же пустое. Разве можно всерьез говорить о бандитских сериалах?
— Интересный разговор получается! Так уж в киношках нет ничего разумного? Ильич, ты только приемы перечисли. Как бы теоретически, без ужастиков для дурачков, — заинтересовался Федотов.
— Можно откупиться, — неуверенно вымолвил Мишенин.
— Правильно, можно. А что еще? — ободрил товарища Психолог.
— Устроить силовую акцию, — неожиданно высказал «крамольную» мысль Доцент.
— Тоже верно, а еще что?
Пару минут Мишенин напряженно думал, перебирая в памяти нехитрый арсенал приемов киношных «джентльменов удачи».
— Я думаю, нам надо наладить неофициальный контакт с милицией! — наконец с облегчением выдал экзаменуемый.
— Не с милицией, а с полицией! А в целом, браво, Владимир Ильич! Примие мои поздравления. Ты высказал вполне здравые мысли. В особенности последнюю, — впервые без шуточных подначек поздравил Мишенина Зверев. — А теперь, Ильич, я поведаю тебе о наших с Федотовым приключениях первых дней в этом мире.
Ретроспектива. Декабрь 1904. Где-то на улицах Ямской слободки.
В декабре, сразу после переноса, Зверев с Федотовым изрядно изголодавшиеся, наткнулись на открытую лавку старьевщика. Было это на одной из кривых улочек Ямской слободы.
Идти в центр столицы переселенцы не рискнули, опасаясь патрулей полиции и вооруженных отрядов. По их мнению, даже в центре все магазины должны были закрыты. И вдруг незапертая лавка! Это смущало, но деваться было некуда. Такие представления о революционных событиях позже показались им верхом нелепости, но в тот вечер они пребывали в своих заблуждениях.
Отворившаяся дверь звякнула колокольчиком на пеньковой веревке. Пахнуло теплом и старыми вещами. С жилой половины потянуло подкисшими щами. Пустые желудки откликнулись спазмами.