Три ступеньки в полуподвальное помещение. Низкий темный потолок. Небольшое оконце под потолком высветило множества вещей. Плошки. Бронзовый примус. Валенки. Тюки с тряпьем. На вешалке неожиданно приличная шуба, явно не хозяйская.
«Краденая? — мелькнуло у обоих. — Какой нормальный человек сунется в эту нору сдавать хорошую вещь. Значит, здесь скупка краденого».
За прилавком неопрятный мордатый тип лет сорока, по виду приказчик. Расчесанные на две стороны блеклые волосы и борода клочками. Черный, лоснящийся на животе жилет. Из-под жилета до колен свисает серая рубаха. Глаза цепкие, злые, бегают по лицам посетителей.
— Ну-с, чем могу служить почтенной публике, — раздался скрипучий голос без намека на доброжелательность.
На свет появились кварцевые Cassio. Блеск металла отозвался хищным блеском злых глаз.
— Так откель у вас игрушка такая? — интонацией выделил «у вас» мордатый.
— Почтенный, а как вас величать?
— Да вам-то не все едино? Филимоном зовите.
— Ну, Филимоном так Филимоном, — констатировал Федотов. — Из Германии мы, и часики оттуда. Друг мой Макс Отто фон Штирлиц — чистый германец. По-русски ни слова не понимает. Uberzetzen Sie sich, bitte, Max.
— O ja, naturlich, main Freund, — с готовностью откликнулся «подданный Кайзера».
— А в России светопреставление, так и ограбили нас тут же. Вот только часики фон Штирлица остались.
— Занятная история. Сказки это! — вынес вердикт мордатый. — Ограбили, а часики оставили. И одежка справная, да не сняли. Так сколько хотите за свою игрушку?
Пухлая рука с грязными ногтями поднесла Cassio к уху.
— А почему механизма не тикает? — в голосе прозвучала обида.
— Германские, потому и не тикают. Видишь, стрелка бежит, секунды отсчитывает? Это такой механизм, что полгода можно не заводить!
Ja, ja. Das ist Fantastisch, — подтвердил представитель германской нации. Бери, мол, не сомневайся.
— Чудно, только игрушки нам без надобности, — рука небрежно вернула Cassio.
«Упырь, — мелькнуло у Зверева. — Зря я, наверное, прикинулся иностранцем. Ну, Степаныч, ломай его».
— Ах, часики не нужны? Так-так. Филимон, а подскажи-ка ты нам, где тут рядом часовщик обитает? Нам, видать, к нему, — Борис будто подслушал мысли Зверева.
— Да нет его. Евграфыч в деревню уехал.
— Уехал. Ах, какая жалость! Пойдем, Отто, здесь нас не принимают. Соседей спросим. Смотришь, кто и подскажет. Gehen Sie, bitte, Max. Drang nach Osten!
— Э-э-э, дай-ка взглянуть, барин, что за браслетик такой железнай, — нехотя, с натугой выговорив «барин», проскрипел мордатый.
Потом был долгий торг. Убеждения, что это не игрушка, что это последняя модель, прямо от Генриха Гейне, что такие часики стоят пять тыщ целковых. Опять были призывы сходить к Евграфычу и опять все повторялось.
Не зная реальной покупной способности денег, было очень сложно не продешевить. Благо, что днем у местного оборванца переселенцы узнали цену белой булки. На нее и ориентировались.
Примерно через час тяжелого «поединка» цена определилась. Не только цена, но и условия «договора». Дополнительно к часам пришлось заложить жидкостный компас. К тому времени совсем стемнело и мордатым была зажжена трехлинейная «карасинка».
— Значит так, Филимон. Сейчас ты нам даешь «катеньку», — Борис удачно сообразил, что «катенькой» мордатый называл сторублевую купюру. — Через неделю приходим за второй. Если часики тикают, то вторая «катенька» наша.
А дальше, как договорились — еще через неделю, получаем третью сотню. Через два месяца мы все выкупаем за четыре сотни и получаем назад часы и прибор. Так?
— Так, так! — раздраженно проскрипел мордатый. — Затакали тут, немчура! «Пребор» у их. Эка невидаль!
Часики с компасом исчезли, а на прилавок легла сторублевая купюра с изображением Екатерины второй. Борис взял деньги. Привычно распахнув молнию, убирал во внутренний карман купюру. Глаза Филимона изумленно распахнулись. Молнию он явно видел впервые.
Дальше произошло незапланированное. Зверев, со странной для него неловкостью наклонился над прилавком, ткнул пальцем в грудь мордатому и высокомерно выговорил: «Frau fur alles! Face, я вам будет помнить договор. Часик через два месяц наш. Мы приходить через неделя, вечер. Вечер, через неделя. Моноцефал!». После чего, подхватив под руку ошарашенного Бориса, прихрамывая, буквально поволок его к выходу. Сзади послышалось злобное шипенье.
— Димыч, да на хрена же ты так? — воскликнул Федотов входя в подворотню.
— Борис Степанович, выслушай меня! Я с этой говенной публикой три года имел дело. Этот «моноцефал» сегодня же побежит к местным бандюкам, а послезавтра нас встретят в этой подворотне.