Теперь стало понятно, что швед подорвался на одной из первых донных мин. Этот взрыв Александр принял за преждевременное срабатывание торпеды. Миноносец успел отработать «полный назад», но даже одной торпеды, угодившей чуть в него правее миделя, хватило, чтобы навсегда выбыть из состава германского военно-морского флота.
Глядя на грузовоз, Александр расстроился — по всем признакам с ним ничего особенного не произошло и он, либо выбросится на песчаный берег, либо его отбуксируют в Киль. В данном случае командир ошибся. Взрыв усиленного заряда донной мины не только сорвал со своих мест все механизмы, он вдрызг разбил клепку по всему днищу. В результате, судно, оставаясь на ровном киле, быстро погружалось. Чтобы не выдавать своего присутствия, лодка в подводном положении двинулась в сторону Пилау, а пока подводный корабль удалялся, команда смогла полюбоваться на дело своих рук.
Тревога потому таковой и называется что, несмотря на ожидание, всегда бьет по нервам трелью звонков громкого боя и сопровождается командой командира или вахтенного офицера.
Сейчас по всем отсекам раздался голос вахтенного штурмана: «Экипажу боевая тревога, командиру на мостик».
По сути, всего две фразы, но всем все понятно: лодка обнаружила цель или угрозу, но время на принятие решения еще есть, поэтому на мостик вызван командир. В противном случае сразу бы полетела команда о срочном погружении, или на торпедную атаку. Не исключено, что все могло бы повторится, как это было с Пантерой после «засева» подходов к Данцигу.
Благополучно выставив мины, лодка направилась на место встречи с Львицей, а с наступлением темноты перешла в надводное положение, благо что прячущаяся за облаками луна хоть немного, да подсвечивала. Как бы сложились события, не дай акустик короткий импульс по курсу лодки, сказать трудно, но отраженный от цели сигнал, запустил целую цепь событий.
О препятствии узнал стоявший на вахте командир, а встревоженный акустик, сообщил о звуках, похожих на скрежет металла по металлу.
Справедливости ради, надо отметить, что действия лейтенанта фон Эссена, были несколько необычны, но по-своему эффективны. Лодка тут же перешла на электромоторы, ход снизился до самого малого, а тихо поднятая команда, заняла места по боевому расписанию.
Подойдя ближе, Эссен таки умудрился разглядеть в ночной бинокль, лежащую в дрейфе подлодку.
Надпись на рубке «U-26», сняла последние сомнения в ее принадлежности. К немке Пантера приближалась с кормы и чуть левее. Сама корма оказалась притоплена, а у задранного форштевня суетилось пятеро членов экипажа.
Естественную для любого моряка мысль об абордаже, может пересилить разве что желание схватить первую попавшуюся шлюху. Ни кабака, ни тем более, шлюхи, поблизости не наблюдалось, поэтому идея абордажа восторжествовала. Наспех собранная команда флибустьеров ждала сигнала, а модернизированная под установку на лодке трехдюймовка, приказа на открытие огня.
Неслышно работающие электромоторы, медленно толкают Пантеру к цели. Еще чуть-чуть, еще пару десятков метров и можно будет прыгать, но всю малину испортил истошный вопль германского сигнальщика, с блеском исполнившего любимую арию «Алярм», и лающая команда командира немки.
Вспыхнувший прожектор Пантеры, совпал с рокотом крупнокалиберного пулемета, поставившего точку в жизни голосистого сигнальщика и сбросившего с палубы германских ремонтников.
Увы, Пантера не лодочка для катания дам в городком пруду, и дав ход, мгновенно не разгоняется. К тому же небольшое волнение быстрой швартовке не способствовало. Зато звуки заполнения балластных цистерн ясно обозначили коварные замыслы германцев сбежать от ночного кошмара.
Эссен уже готов был отдать прислуге орудия команду «огонь», когда стоящий за гашетками пулемета «Зверь 12М», торпедист Федор Гладких, проявил совсем не свойственное ему человеколюбие:
— Вашбродь, позвольте я эту холеру упокою из своей машинки.
Долбануть по лодке из трехдюймовки можно было в любой момент, опять же, в упор это делать не рекомендовалось, так почему бы не попробовать? И облеченная в слова мысль, прозвучала утвердительно:
— Дай ей под ватерлинию в районе центрального поста.
На первую очередь немка никак не отозвалась, хотя позже сигнальщик клялся и божился, что видел пробитую в корпусе дыру размером с кулак. Так это, или иначе, но вторая очередь вызвала рев, вырывающегося из пробитого баллона сжатого воздуха. Насосы заполнения цистерн смолкли, но погружение продолжилось. Правда, медленнее и по преимуществу на один борт. Все говорило о том, что левая балластная цистерна основательно пропорота и погружение становится дорогой на дно моря.