И совсем иначе охотится волк-одиночка. Выследив добычу, например того же лося на дневной лежке, он подкрадывается с подветренной стороны ползком, и когда животные встают, хищник совершает единственный прыжок, нападая на лося непременно сзади, и делает так называемую волчью хватку: вонзает клыки в мягкую и кровенасыщенную паховую область или анальное отверстие, вырывает клок мяса со шкурой и сразу никогда не преследует зверя. Раненый, истекающий кровью лось через версту-две обязательно ляжет и вряд ли более встанет. Волк преспокойно выжидает, после чего идет на пиршество. За один раз он может не съесть, а проглотить до восьми килограммов мяса, причем кусками до одного килограмма, и сразу же становится тяжелым, что видно по следу. Если его в это время начинают преследовать, он облегчается и срыгивает куски, но не все, а по одному, по мере грозящей опасности. Если же всё благополучно, зверь находит надежное лежбище, путает следы, ложится и часть пищи срыгивает рядом с собой, ибо даже волчий желудок не в состоянии за раз переварить такую массу свежего мяса. Одной такой заправки зверю хватает на несколько дней, после чего он снова идет к своей добыче.
Несмотря на такое обжорство, волк, пожалуй, самый великий постник из всех плотоядных и способен в неблагоприятное время обходиться без пищи до тридцати и более дней, в то же время делая переходы до ста километров в сутки. Голодные песцы едят своих павших товарищей, это я видел сам, но у волков на это наложено табу, и даже самый изголодавшийся хищник не притронется к себе подобному. Но зато они с удовольствием и даже страстью едят собак, видимо более из чувства мести, иногда воруя их прямо из жилого двора, снимая с цепи или вовсе утаскивая вместе с будкой. Месть волка опять же сравнима только с человеческой: история знает сотни примеров, когда за похищение щенков из логова или, еще хуже, убийство волчицы самец точно определял, кто из людей это сделал, и начинал мстить.
И вот здесь начинается чистая мистика, которая, видимо, и сформировала отношение к волку, как к оборотню. Ладно, двор обидчика он вполне мог найти по следу, к тому же если волчатник принес щенков домой и там удавил. Но как зверь определяет, какой скот ему принадлежит? Ведь резать его волк начинает, не только проникнув во двор, а где угодно — на выпасе, у водопоя, по пути домой. Причем не трогает других овец, а выбирает из отары только принадлежащих обидчику, и не уносит, а бросает на месте, дескать, не поживы ради, а мести для.
Многие случаи волчьей мести описаны в литературе очевидцами и не вызывают сомнений, и что-то я не припомню иного зверя, способного на столь древнее и очень человеческое действо.
Мягкая рухлядь
Мягкая рухлядь — так называли на Руси пушнину — издревле была самым ходовым товаром как на внутреннем, так и на внешнем рынке. Если сейчас мех — более женский ма-териал, то в прошлые времена собольи или куньи шапки, оторочка на кафтан из выдры, воротник, а то и шуба были нормальной повседневной одеждой князей, бояр, купцов и прочих состоятельных людей, не говоря уже о царских одеждах и горностаевых королевских мантиях. Востребованность в мягкой рухляди росла пропорционально развитию экономического потенциала, и в Европе, например, соболь полностью исчез уже в XVI веке, а теперь нам кажется, что он там никогда и не водился. Да нет, водился, но стоил так дорого, что был истреблен, как и многие другие животные, и теперь Европа пытается навязать миру новую, «зеленую» моду, а еще учит жить и рассказывает, как бережно следует относиться к существующей у нас фауне и к природе вообще.
Россия столкнулась с проблемой исчезновения многих видов пушного зверька только к началу XX века, когда добыча упала до минимума, а особенно внешний, европейский рынок требовал ее наращивать. Основным поставщиком мягкой рухляди становились Сибирь и Дальний Восток, поскольку в легкодоступных промысловых районах Европейской части угодья оскудели настолько, что охота как ремесло пришла в стадию угасания. Однако и за Уралом промысел постепенно сокращался из-за поистине хищнического истребления пушного зверька, ибо это преступно, привязывать дикий мир к рынку. В результате ученые забили тревогу, и еще до революции были созданы два соболиных заповедника — Кроноцкий на Камчатке и Баргузинский возле Байкала.