-...На шесть часов вечера за помощью обратилось... ранее госпитализировано с повреждениями различной степени... смертельные случаи не зафиксированы...
"Кажется, никого не убила", - с облегчением поняла Алька и позволила себе окончательно погрузиться в сон. А вот вынырнула она...
...в полутьме храма.
Низким беспощадным рыком взревели трубы. От их рёва, казалось, содрогнулись стены и колыхнулась красная завеса. Её отсвет делал всё вокруг багровым. Даже колонны из белого мрамора - прямые и строгие - и те налились жутковатым багрянцем. Так повелел царь. Потому что я должна появиться из подземного мира. Потому что я - Богиня...
Нас нагнали уже в горах. Налетели, скрутили... БитО рычал как лев, но против нескольких десятков был слабее шакала. А на меня... много ли надо. Потом был столб, грубые верёвки и толпа, что уже поднимала камни. И дядя так и не посмотрел мне в глаза. А старик посмотрел... и чуть не задохнулся от своей же злости, и первый кинул в меня камень. А волкоголовые стояли в сторонке и не вмешивались: царю нужны воины, а не ссоры из-за пары неудачливых влюблённых. И когда полетели камни, я закрыла от бессильной ненависти глаза и закричала. Так закричала, как не кричала никогда, словно вся вывернулась наружу в этом крике, и вдруг увидела, что возношусь вверх чёрным искрящимся телом огромного змея. А внизу остался столб, остался привязанный БитО и люди, лежащие в дорожной пыли. Тогда я испугалась и открыла глаза. Я стояла там же, но люди вокруг... от страха не смели подняться. Только "волкоголовый" сотник посмел. Он подошёл и одним махом перерубил верёвки. Так мы оказались у Царя. Так я стала Богиней. Но перестала быть собой...
Снова грозно зарычали трубы, и эхо заметалось меж колоннами. Там, за багровой стеною на львинолапом троне восседает Царь. Его грозный взгляд из-под короны с железными крыльями скользит над площадью, над толпами народу. Царь ждёт меня... Он был добр ко мне - этот грозный царь. Он говорил, что избран Богом. Что я послана ему свыше и сам Бог велел помогать в его великой миссии. Что только под его защитой я обрету счастье, ибо это предопределено Богом... Мне так хотелось в это верить! Но взгляд Царя беспощаден. Я лишь лапа его трона... стрела его лука... игрушка...
В третий раз взревели трубы, всколыхнув пламя звериных светильников по углам храма. И вслед за трубами рыкают царские львы у подножия трона, загремев железными цепями. Они тоже были добры ко мне. По знаку они ложились предо мной и подставляли лохматую гриву. А твёрдый взгляд Царя говорил - если надо, по такому же знаку они разорвут меня на части...
В четвертый раз звериный рык заполнил площадь и храм. У ног Царя расположились старцы в белоснежных одеждах, вознося молитвы, дымя кадилами, потрясая священными книгами... Они вызывают меня... Они были умны и велеречивы - эти старцы. И тайны мира для них были лишь книгой, которую достаточно открыть и прочитать. Ах, как же хотелось верить в их мудрость и благородные седины! Но почему тошно становилось от их снисходительности, а взгляды скрывали злобу и зависть?
В пятый раз загремели ужасные трубы. За спиной царя стоят волкоголовые. Развеваются волчьи хвосты на башлыках. Скалятся волчьи пасти на шлемах сотников. Среди них стоит и Бито. Теперь он зовётся по-местному - Бетоит, и он - телохранитель царя. Приближён и обласкан. И горд наверное... Дурачок! Не ты охраняешь царя, но тебя охраняют подле него, не спуская глаз. И у меня нет выбора. Есть только воля Царя. Воля Бога! И так будет всегда...
В шестой раз грохнули трубы и смолкли. Показалось, даже воздух замер в ожидании. А сердце сжалось в предчувствии беды. ЧЁРНОЙ БЕДЫ! Нельзя звать того, кто сам зовёт меня во тьме. Нельзя... Но выхода у меня нет. Вы не оставили мне выбора - цари, мудрецы, воины. Вы так хотите... На то воля ваша... На то воля Бога... Так получите её!!!
- ЗМЕЙ, ГДЕ ТЫ?!
- Я СЛЫШУ ТЕБЯ! Я ИДУ К ТЕБЕ!!! ТЫ НАШ-Ш-ША...
И вместе с последним словом сама земля вздохнула и опала, будто сбросив с себя надоевшие человеческие оковы...
Проснулась Алька от звуков страдания. Она открыла глаза и поняла, что это не она - это за стенкой. Там страдала скрипка, которую кто-то жестоко мучил. Алька с минуту терпела, потом не выдержала и, откинув одеяло, прыжком соскочила с кровати. Ага! Думала, что соскочила... Все мышцы взвыли так, что заглушили даже мучения скрипки.
- Ой-йг-пт-дн! - вырвались сквозь сжатые зубы одни междометия. - "Я что вчера, вагоны разгружала?!!" - Она повалилась обратно и дала себе время отдышаться. И только окончательно придя в себя, осторо-о-ожненько так стала на пол.
Из окна вливалось бодрое ясное утро, освещая знакомую уже обстановку. Комната была Мухина. Кровать тоже... "Интересно, - налетели игривые мысли, - как я здесь оказалась? И в пижаме? Тоже, наверное, Мухиной. Хи-хи... Так! Хорош дурью маяться. Перво-наперво, что вчера было? Ага... ага... Так. Вроде никого не убила... Не, ну щас испра-а-авим! Сколько ж можно издеваться?!"
Она встала, вделась в тапочки (о-о-о!), проковыляла через комнату и осторожно высунула нос за дверь.
"Ну, ессстестно!"
Там сидел Муха и сосредоточенно, как Мюллер из пастора Шлака, добывал из инструмента звуки. Вот он приостановился, вселив в Алькину душу призрачную надежду, примерился, сделал пробный "запил", удовлетворился полученным результатом и врезался в несчастный инструмент по полной. Альку тряхонуло:
- Женька!!! Ты озверел?!
Муха от неожиданности подпрыгнул и чуть не выронил скрипку. Поймал и замер - "чисто вкрав чогось", - глядя перепуганными глазами на Альку. В наступившей тишине стало слышно заманчивое шкварчание на кухне.
- Фух... - перевёл он дух, - Так и... кхм... можно! Я думал, ты спишь.
- Под твою музыку, п-п-паганини?!
- Действительно, - появилась в дверях кухни Ирина Михайловна, - сыграл бы что-нибудь приятное?
- Та я всё забыл уже... - застеснялся Муха.
- Ну прям - забыл! - Ирина Михайловна вытерла руки о передничек. - А этот... ну твой любимый?
- Та я не смогу-у-у, - попытался увильнуть Муха, но было поздно.
- Так-так-так! - Алька окончательно вылезла из спальни. - И шо за "любимый"?
Муха, как по учебнику психологии, изобразил крайнее замешательство - бегающий взгляд, бегающие пальцы. Смог бы, то и ноги сделал... бегающие. Выручила бабушка.
- О, это Женька у нас такой особенный - все моцартов учили, а ему мелодию из фильма подавай, из этого... как его?
- "Большое космическое путешествие", - хмуро подсказал Муха.
- Да! Вот... Преподаватель так впечатлился, что даже на экзамен за первый год вынес. Представляете, Аленька, все над стандартной программой страдают - этюды, сонаты, прелюдии - в общем, классика. Скучища смертная! Только и удовольствия, что родителям выступление собственного чада посмотреть. И тут Женька выходит, серьёзный такой, и объявляет: "Композитор..." Как его?
- ...Рыбников, - буркнул Муха.
- ...Вот-вот. "...Музыка из фильма "Большое космическое путешествие"". Всем уже стало интересно. А он так - паузу выдержал - и заиграл... Вы не представляете, Аленька, как ему хлопали!
"О-йо-йо-йо, какие мы оказывается романти-и-ичные! Женька, ты открываешься мне в каком-то экзотическом виде..."
Алька под бабушкин рассказ забралась с ногами на диванчик и теперь моргала оттуда на Муху восхищенными глазищами: "Ну-у-у?"
Тот подвинулся от этого взгляда вправо: "А?"
"Дъ-а-а-а", - продолжали настаивать её глаза.
Муха попробовал увильнуть влево: "Э-э-э..."
"Та-а-ак!" - взгляд её посуровел.
- Н-н-ну ладно, - сдался он наконец, - попробую.
Алька обрадовано заелозила, устраиваясь поудобнее. Бабушка прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. Все замерли. Муха поднял скрипку, потренькал, типа - настроился, приставил смычок и, предвкушая "минуту позора", начал.