– Дэ-э-вачки, – разулыбался младший кавказский брат. – Ха-ра-шо будим иехать, вэ-село.
– Арех лю-у-убишь, да-а? Курага лю-у-у-биишь?
– Спасибо, мы не голодны, – вежливо ответила Петрова.
– Слу-у-шай, йя нэ тэ-бя спра-а-шиваю. Ия ийо спра-а-шиваю, – гортанно расставила все по местам большая кепка.
– Меня? – зарделась Валентина.
– Тэ-бя, дэ-э-вушка. Как тэ-бя заву-ут?
– Валя, – пискнула Люсина подруга и как-то подбоченилась. План мести реализовывался сам собой. Петрова была повержена: ни тела в ней, ни румянца, еще и очки на носу.
– Ачки сними, а-а? – вступила в беседу кепка, что поменьше.
– Я? – уточнила Петрова.
– Ну не я же, – хихикнула дородная предательница.
– Нэ ана. Ты.
– Зачем? – строго переспросила Люся.
– Па-смат-реть.
– Нечего на меня смотреть, – насупилась Петрова.
– И на нее нечего, – неожиданно вступила в разговор непонятно откуда выросшая в проходе проводница.
От звука ее голоса большая кепка, склонившаяся над Валей, вздрогнула:
– Вай, Галичка, иэ-та ты?
– Я, Зоник, я, дорогой.
Зоник под синевой небритости заметно побледнел и подобострастно зарокотал:
– Арех возьми дэ-тям. Курага возьми.
– Давай, Зоник. Клади тут свой арех, свой курага, – передразнила кавказца Галичка.
– Зачем тут, а? – не снижал обороты Зоник. – К тэ-бе пайдем. Пайдем, да-а?
Проводница горячего парня ответом не удостоила. Пошла хозяйкой по вагону, призывая новых пассажиров приготовить билеты и деньги за белье. Ее голос после горного клекота показался Петровой песней. Наступила Люсина очередь победоносно смотреть на подругу и мысленно хлопать в ладоши.
Зоник заметно нервничал, даже кепку снял. Гортанно обращаясь к залезшему на свое место спутнику, стучал ладонью по дерматиновой полке и кивал в сторону прохода. Спутник слушал внимательно, но взгляд его был прикован к распахнувшемуся халату Валентины. Та отвернулась, делая вид, что ее нисколько не интересует происходящее, и обернулась к Петровой, только когда Зоник выскочил из купе и, натянув кепку, отправился в сторону бойкого говора проводницы.
Люся подняла голову и спросила:
– Вы с ней знакомы?
– Ани знако-о-омы. Иэ-та иво жэнщина.
– Жена? – переспросила уже Валентина.
– Нэт, жэнщина. Ты хочешь быть мая жэнщина?
Валя набралась мужества и отрезала:
– Не хочу.
Петрова закатила глаза и вздохнула. Ей стало страшно оставаться в этом купе на ночь.
– Валь, – прошептала она, нагнувшись к подруге. – Ты не боишься?
– Чего?
– Не чего, а кого?
– Ну, кого?
– Ну, его.
– Люсь, кого? – непонимающе зашипела Валентина.
– Ну его, этого, – встречно зашипела Петрова и мотнула головой в сторону верхней полки.
– Вообще-то, побаиваюсь, – призналась Валечка.
– И что делать?
– Давай того мужика позовем.
– Какого еще мужика? – Люсе явно не понравилось предложение подруги. – Ветеринара, что ли?
– Нэ на-ада вэ-тэ-рэ-нара, – неожиданно заклекотал сверху горец. – Адни да-эдим.
Девочки переглянулись.
– Вы не поняли, этот мужчина едет с нами, – отчаянно начала врать Люся.
– И йа с ва-ами, – гоготнул собеседник.
– Если вы будете к нам приставать, я буду вынуждена обратиться к начальнику поезда, – пригрозила Петрова.
– За-а-чем к начальнику? К тэбэ нэ буду.
– А к ней? – Люся кивнула головой в сторону Вали.
– А к нэй не магу. Ана мэня нэ хочет, – с горечью изрек кавказец и отвернулся лицом к стене. – И я го-ордый.
– Во всяком случае, я вас предупредила, – решила завершить пропедевтику Петрова.
– Нэ бойся, дэ-вачка. Спокойно спи, да-а?
Люсе вдруг стало неловко. Стало как-то жалко этого человека, оставшегося без поддержки Зоника, без симпатии Вали, без доверия с ее, Петровой, стороны. И как только ей стало его жалко, Люся тут же почувствовала себя в безопасности. Страх отступил, и она заснула. Утром ждала Одесса. Новая жизнь.
Проснулась Петрова от резкого толчка. В окно купе тянуло утренней свежестью, стало зябко. Люся потянула сбитую в ногах простыню на себя, укрылась, но сна уже не было ни в одном глазу. Рядом посвистывала раскрывшаяся Валечка, бесстыдно обнажив белые бедра, наверху, свернувшись калачиком, хрипло выдувал воздух отвергнутый.
Петрова вытащила из-под подушки очки, водрузила их на нос и села. Сквозь окно в купе проникал тусклый свет. Поезд стоял среди равнины, по травам которой стелился клочкообразный молочный туман. Похоже, встреча с Одессой откладывалась на неопределенное время. Люся взглянула на часы и заулыбалась: с циферблата ей подмигивали крошечные стрелочки. Ровно пять.