В школе Петрова демонстрировала полную адекватность: считала, писала, решала уравнения, излагала параграфы, строила английские фразы, строчила простыни на уроках труда и при этом никогда не нарушала дисциплину. Для шахтерского городка это была большая редкость: младшее поколение добытчиков угля являло собой стихийную вольницу, тоскующую по тяжелой длани Пугачева и Разина. Школьные педагоги харизмой знаменитых разбойников не обладали, поэтому периодически слышали у себя за спиной довольно громкое: «До пошшел (пошш-ла) ты…» Угрозы на подрастающее поколение абсолютно не действовали: исключения из храма науки они не боялись, а требование привести родителей в школу спокойно пропускали мимо ушей. Матери – некогда, а отец – в забое: дает стране уголь. На дом же учителя ходили с неохотой и опаской: угостить могли не только «чем богаты». Опять же, дни получки, советских и досоветских праздников омрачать было неприлично: рабочий класс – он тоже Человек!
Еще одна причина, по которой Люсю не трогали, – ее привилегированное положение. Серега Петров как начальник участка подходил под определение «уважаемые люди нашего города», а в семьях «уважаемых людей нашего города» не могло быть безответственности, злоупотреблений и дисциплинарных нарушений. Так сказать, партийно-профсоюзная этика была не чужда и преподавательским кадрам.
И наконец, классная руководительница Петровой прекрасно понимала, что ее визит в семью «уважаемого человека нашего города», начальника участка, смотрящего за тем, чтобы кузница угля работала бесперебойно во славу родины, закончится жесточайшим рукоприкладством. От него девочку не спасет ни вмешательство мамы Лены, ни беготня по соседям. Разве она сама не прятала зареванную, в запотевших очках Люсю у себя дома, пользуясь учительским, правда относительным, но суверенитетом? Поэтому и молчала, вкладывая в журнал медицинские справки по отсутствующему заболеванию.
В общем, Петрова наслаждалась покоем, бродя по лугам, покрытым первоцветами. Часами она могла наблюдать за кипевшей вокруг суетливой жизнью насекомых и не бояться одиночества. Люся замирала в пространстве, забывала поправлять сползавшие на нос очки и слушала, слушала. Окликни ее в тот момент, не повернула бы головы – звуки человеческого мира не доходили до ее ушей. И сама девочка была настроена на другую волну. Уставившись в одну точку, Петрова теряла четкость, резкость видения окружающего мира – все расплывалось цветными пятнами, и душа отлетала ввысь. Устав от счастья, Люся возвращалась на землю и, не забывая посетить детскую поликлинику, двигалась к дому.
Там ее ожидали не только сводные родственники, но и многочисленные соседи.
– Люся, посидишь? Я на часок-другой.
– Люся, накорми его…
– Люсь, вечером побудешь?
Люсь, Люсь, Люсь, Люсь… Люся не отказывала никому. Сидела с больным соседским мальчиком, кормила живших с ней на одной лестничной клетке близнецов, гуляла с толстыми карапузами и вечеряла с грудными младенцами. На вопрос «зачем» отвечала бесхитростно:
– Я была им нужна. Они меня любили.
«Какого черта?! – хотелось крикнуть младшей подруге. – Они тобою пользовались!»
– Да, родители пользовались, но дети-то любили.
Наверное. Просто Люся нашла точку примыкания к миру себе подобных. И подобные ценили бесплатную няньку не только за ее готовность прийти на помощь, но и за умение держать язык за зубами. Последнее качество дорогого стоило. Каких только сумасшедших тайн невольно не касались Люсины ручки! Какие только формы человеческой низости не отражались в выпуклых стеклах ее очков! Отражались и отлетали прочь.
Вокруг Петровой разыгрывались семейные драмы: муж спал с соседкой, жена – с ее сыном, девочки теряли невинность, даже не успев дождаться прихода первых месячных, мальчики спивались в дворовой беседке. Измены, предательства, зависть, приходы участкового, вызов реанимации к вынутому из петли, отравившемуся денатуратом, драки, порой и убийства. В сопровождающих документах указывали: «На бытовой почве». Вот такое житейское море плескалось у края маленького островка, на котором, окруженная толстыми карапузами, стояла Люся Петрова, уже фактически в белом халате, с которого скатывались мутные капли.
Выбор профессии оказался легким делом. Сфера приложения – дети. Направление – педагогика или медицина. Город – любой. Точнее тот, на билет до которого хватит денег.
Петрова схватилась за голову, поставила крест на лугах, полях и реках нелюбимого шахтерского края, засела за книжки и феерически окончила ненавистную школу.