— Ну, что, что? — спрашивала баба Люба.
— Давно все экскурсии приехали, дети разошлись, — отдышавшись, выговорила баба Вера. — Всё заперто, еле я там сторожиху отыскала… Метёт на улице, вьюга поднялась.
— Господи! — баба Люба взялась руками за голову. — Значит, что-то случилось между школой и домом. Надежда Васильевна довезла их в целости, не сомневаюсь.
— Не было никакой Надежды Васильевны, — пробурчала Зойка. — Чужие учительницы. Мы из разных классов были.
— Не было Надежды Васильевны? — как эхо, повторила баба Люба и кинулась к двери. — В милицию буду звонить. Извинюсь перед соседями, что опять к телефону…
Баба Вера, так и сидевшая в пальто и в ботах, тихонько заплакала. Голова у неё была беспомощно опущена, и Зойка вдруг поняла: произошло страшное. Глеб пропал, может быть, с ним что-нибудь случилось!
Глебушка! Братишка её! Да, он сильный, по физкультуре лучше всех в классе и считает себя большим. Но всё равно он ещё маленький, в трамвае никогда не ездил один. По улице один ходит: в школу, в сквер, в булочную, но не ночью же, не в темноте. И не во вьюгу. Где он?
Зойке представилось, как Глеб идёт по какой-то снежной равнине. Снег его залепляет с головы до ног, целые сугробы на Глеба валятся. И вот он падает, и его заносит метель… А что, если Глеб не вернётся?
Ужас охватил Зойку. А как же она? Разве ей можно без Глеба?
Она сидела с расширенными глазами, и сердце сжималось у неё в комок.
Как могла она бросить Глеба, уйти от него? Ведь он такой хороший, Глеб. Всегда он о ней заботится. Верно Ира говорила: «Твой брат такой хороший, ранец твой нёс». Завтрак он ей отдал, всегда скрывает от всех, если она неладное сделала, чтобы её не бранили. Сам ругает, но ведь потому что любит её, сестрёнку свою. А она…
— В милиции всё записали, — рассказывала, вернувшись от соседей, баба Люба. — Они по детским комнатам будут звонить, сообщат…
— Значит, просто сидеть и ждать? — потерянным голосом спросила баба Вера. — Может быть, всё-таки лучше…
Что «лучше», никто так и не узнал. Отчаянные всхлипы прервали бабу Веру.
Прижав кулаки к глазам, тихо сидевшая на диване Зойка взвыла во весь голос:
— Гле-ебочка! Зачем я ушла на хок-кей смотреть? Плохая я, плохая! И врунья я. Наврала ему про двадцать копеек, что потеря-я-ла-а, а сама-а…
— Какие двадцать копеек? — устало спросила баба Люба.
— Талисма-ан я купила-а! — выла Зойка. — А он всё равно не действова-ал, может, он и не волшебны-ый… И на даче я блюдечко разби-и-ла, а все думали — ко-ошка-а…
— О чём это она? — промолвила баба Люба.
— Грехи свои, очевидно, вспоминает, — печально усмехнулась баба Вера.
— Не хочу-у, чтобы Глеба не было, не хочу-у! — выла Зойка. — Пусть Глеб до-ома будет!
От волнения и беспокойства бабушки не могли Зойку утешать, только говорили то одна, то другая:
— Перестань! Не реви, и без тебя тошно!
От Зойкиных завываний не слыхали звонка. Должно быть, открыли соседи. Совершенно неожиданно дверь распахнулась.
На пороге появился Глеб, весь облепленный снегом. Позади него стояла какая-то девушка в синей вязаной шапочке.
— Ты дома, Зойка? — радостно воскликнул Глеб.
— Глебушка! — вскрикнула баба Люба. — Счастье какое.
Баба Вера кинулась к Глебу, смеясь и плача одновременно, обняла его за плечи:
— Мальчик мой!
Едва Глеб появился в дверях, Зойка замолчала, будто выключили её, как радио выключают.
— Понимаете, как получилось! — звонко говорил Глеб. — Я Зойку ждал-ждал. А потом…
— Садитесь, садитесь, — приглашали девушку баба Вера и баба Люба. — Раздевайтесь, пожалуйста! Мы так переволновались, просто словами не выразить. Как нам вас благодарить, что вы Глеба привели, просто не знаем!
Девушка рассказала, как она увидела мальчонку, бредущего по улице сквозь метель.
— Где? Где? — спрашивали бабушки.
— Да, знаете, совсем в другом районе, далеко отсюда…
Суетня, суматоха. Глеба раздевали и целовали. Девушку усаживали ужинать, спрашивали её ещё и ещё, записали её адрес, приглашали приходить почаще в гости. Выпив стакан чаю, девушка отбилась от бабушек и ушла.
Наконец стало тихо. Дети сидели за столом и ели за обе щёки. Обедали и ужинали — всё сразу.
Баба Вера прижимала руку к груди:
— Думала, сердце от тревоги разорвётся. Просто счастье, что так всё кончилось! — Вдруг она посмотрела на Зойку и совсем другим тоном спросила: — А что такое ты там говорила про какие-то двадцать копеек? И про блюдце?
— И про талисман какой-то? — добавила баба Люба.