— Трус, — фыркнула Саша, берясь за фигурную ручку щеколды. И тут же отдернула руку — из-за глухой шиферной ограды, густо увитой диким виноградом, понеслось пение. Хриплый мужской голос надрывался — иначе не скажешь, без малейшей музыкальности, но с чувством:
Пение приближалось. Саша попятилась за спину Макса. Тот оглянулся — зеленая окраинная улица, уходившая под откос, была пустынна, лишь возле колонки сидел здоровенный клочкастый пес. Он смотрел без сочувствия и вообще без интереса.
— Может это, — сказала Саша. — Пойдем? Потом как-нибудь.
— Поздно, — вырвалось у Макса.
Калитка бесшумно распахнулась. За нею на фоне буйной и бессмысленной садовой зелени, не знавшей руки хозяина с момента высадки на грядки и клумбы, стоял кряжистый усач неопределенного среднего возраста с загорелым лицом в сетке мелких белых морщин. Усач был брит наголо, левую сторону черепа уродовали пересечения диких шрамов. Китель старого советского образца, казачьи галифе и сапоги в гармошку придавали ему вид человека, знающего, чего ждать от жизни. Но куда больше привлекало внимание Макса и Саши длинная голубоватая шашка с потемневшим черно-золотым темляком. Хозяин дома держал ее в правой руке. Кончик шашки хищно пошевеливался, хотя кисть человека была неподвижна.
Макс громко сглотнул. Ему вспомнилось, как этой — ну, прошлой — осенью вот с этой самой шашкой Маршал гнался через полгорода за чиновником из администрации, пришедшим требовать плату за землю — гикал, свистел и орал, что "родной земли на поругание не отдаст". С полминуты подростки и бритый усач рассматривали друг друга. Потом он сказал хрипато:
— Мне чайники не нужны.
— У нас нет… чайников, — робко подала голос Саша. Маршал небрежно отмахнулся шашкой — воздух свистнул, ребята вздрогнули:
1. Тут перечислены фамилии изобретателей мощных охотничьих пуль, названых по этим самым изобретателям.
— Все равно. Миксеры, ножеточки и баптистские журналы мне тоже не нужны.
— Да мы и не предлагаем… — помотал головой Макс. Макс подозрительно прищурился:
— Тогда чего ошиваетесь у моей калитки? Кто вас послал? Вы агенты "Мхедриони"?(1.) Продались, да?
— Мы не агенты… — начала было Саша, но Маршал перебил:
— Вы тимуровцы и собираете металлолом на нужды голодающих сусликов Гватемалы. Плохая легенда.
— Да не тимуровцы мы!!! — Саша топнула ногой. — Какие суслики?! Мы по делу! Дайте сказать!
— Последнее слово, — Маршал небрежно положил шашку на плечо и почесал ею ус. — Говорите, пионеры-герои. Пока можете…
Ребята переглянулись. Макс вздохнул и сказал, глядя куда-то между ребят. Cаша решила подтолкнуть его мысль:
— Вы не думайте, — горячо сказала она, для убедительности распахивая глаза и хлопая ресницами, — мы не только бензин оплатим, мы за аренду…
— Причем тут бензин, пионерка, — Маршал сделал широкий жест левой рукой. — Не надо пошлостей. Вы знаете, кто я?
— Ну… — Саша смешалась, но ее поддержал Макс:
— Вы, — с долей лести сказал он, — командующий военно-воздушными силами Абхазии… — и осекся. Маршал улыбался:
— Я Сергей Степанович, — весело сказал он, щурясь, — местный сумасшедший… и действительно командующий вэвэвэс Абхазии. Которые слепили на пустом месте… Да вы не бойтесь, ребята, — он покачал в руке шашку. — Головные боли у меня бывают, что есть, то есть, но я вполне адекватен. Могу показать справку. А вам действительно нужен мотоплан?
— Вот так! — Саша, снова выступив на первый план, чиркнула ребром ладони по горлу. — Даже больше, честное слово!
— Проходите, — Сергей Степанович посторонился. — Поговорим. Кажется, есть о чем.
1. «Мхедриони» — «Всадники» в переводе с грузинского — боевая фашистская организация, созданная бывшим уголовником Джабой Йоселиани в начале 90-х годов ХХ века. Отряды «всадников» отличались упорством в боях с абахазами и осетинами, храбростью, но так же зверской жестокостью к пленным и полной неразборчивостью в средствах ведения войны.
Федька любил бывать в областном центре. Не из-за покупок, которые тут можно было сделать — ему нравилось наблюдать за людьми и представлять себе, как они живут. Мальчишку зачаровывала и волновала мысль, что у всех виденных им есть какая-то своя жизнь, отличная от других. Секунда — промелькнуло лицо немолодого мужчины за рулем «жигулей» шестой модели. Больше его Федька никогда не увидит, а мужчина Федьку и вообще не заметил… но где-то этот мужчина будет продолжать жить, что-то делать… Объяснить свои чувства лучше Федька не мог.
Но сейчас, если честно, Федька думал об этом мельком. Все еще провожая рассеянным взглядом «шестерку», он незаметно для себя переключился на другое — и вздрогнул, когда отец, открыв багажник, «нивы», загрузил в него солидный и явно тяжелый сверток. Через пару секунд Гриднев-старший занял место за рулем и побарабанил по нему пальцами. Лицо его было хмурым и задумчивым.
Федька перебрался на заднее сиденье и, перегнувшись через спинку, откинул, вжикнув молнией, край свертка. Его глазам предстало три "сайги-410 — с примкнутыми девятизарядными магазинами и сложенным над пистолетными рукоятками прикладами из темно-коричневой зернистой пластмассы. Отец молчал, и мальчишка, так же молча застегнув молнию, вернулся на свое место.
— Поедем домой, или хочешь куда-нибудь заглянуть? — нарушил молчание мужчина.
Федька потянулся, закинул руки за голову и, не глядя на отца, спросил:
— Па, ведь то, что мы делаем… это незаконно?
— Это уголовное преступление по нескольким статьям, — Николай Андреевич смотрел в лобовое стекло. — Если у нас ничего не получится, то вас ждет колония, откуда вы выйдете уже совершеннолетними… существами, а меня — тюрьма, откуда я не выйду вообще. Вовлечение несовершеннолетних в бандформирования… — отец посмотрел на сына внимательно и спокойно: — Еще не поздно отказаться, сынок. Одно слово — и мы даем откат. Ничего стыдного в том, что ты боишься, нет.
— Я не боюсь, — без малейшего гонора ответил Федька, постукивая пятками кроссовок в пол машины. — Правда не боюсь, па. Я просто хочу понять! — он сел прямо, стиснул пальцы на колене и посмотрел на отца больными глазами, в которых были гордость и вызов. — Я хочу понять, па! Ведь мы тоже не делаем ничего плохого, ничего — наоборот! Так почему же нам приходится… вот так, как будто партизанам на оккупированной территории?! Почему нам все мешают — власти, милиция, все, кто должен по-мо-гать?! Почему?!
На этот раз Гриднев-старший ответил не сразу. Далеко не сразу. Федька терпеливо ждал, не сводя глаз с отца. А тот молчал, молчал и постукивал пальцами по рулевому колесу, и смотрел никуда… Потом спросил:
— Помнишь, два года назад я купил тебе кассеты с пьесой по "Властелину Колец"?
— Помню, — удивленно бросил на отца взгляд Федька и поморщился: — Мне не понравилось. Издевательство какое-то, все с этими дурацкими акцентами говорят… А при чем тут это?
— А при том. Глупо или нет, а там есть в одной песне такие слова… — Гриднев старший кашлянул и прочитал: — Когда вместо солнца надвинется тьма,
Но рад этой тьме человек -
Так это не спятили люди с ума -
И вряд ли природа свихнулась сама -
Так вот он, спятивший век… Такое время, Федь. Черное с серым, серое с черным.
— Но люди-то… — начал Федька, и отец перебил его:
— Люди? Люди, сын, существа сложные. В них столько всего намешано… И каждый хочет жить хорошо и… и просто. Без хлопот, успеха без труда и все такое. Большой Ха и такие, как он, они ведь ни с потолка соскочили. и не из-за границы их прислали, хоть и приятно было бы так думать. Они на наших грядках выросли. И удобрялись тоже здесь… Кто-то жилы рвал, служил Родине — а кто-то бочком пристроился, да и посмеивался… Вообще, Федь, все беды человечества от трех вещей. От трусости. От лени. От сытости. И — ВСЕ. Больше никаких причин нет. Ни мафии, ни терроризма, ни взяточничества. Трусость. Лень. Сытость. Большой Ха и К этим очень умело пользуются.