— Так значит, автор — студент-медик, анатом или цирюльник, купивший патент на врачебную деятельность? Тоже мне большое дело, всем нужно тренироваться. Впрочем, Шелли, насколько мне это известно, не врач.
— Не врач, но его друзья еще по Итону рассказывают, будто бы, приезжая в гости к Шелли во дворец Филд, принадлежащий его деду, эсквайру Биши Шелли, неоднократно посещали его лабораторию, где будущий поэт проводил химические опыты, а также опыты с электричеством, и этой… гальваникой! Сестрам же он рассказывал о том, будто бы изучает работы великих алхимиков и… об этом же говориться в романе: "С того дня естествознание, и особенно химия, в самом широком смысле слова, стало почти моим единственным занятием… Одним из предметов, особенно занимавших меня, было строение человеческого и любого живого организма". Заметили сходство? Но это еще не все. — Нокс невольно перешел на шепот. — у нас в типографии один малый, оказывается, в прошлом служил камердинером у соученика Шелли по Итону, потом его за пьянку выгнали с места, так вот, он говорил, что в этом самом Итоне была одна забавная традиция: если ученик собирался что-то сделать или если его заставали за чем-то и требовали объяснения, он должен был ответить, добавив в конце предложения: "с вашего разрешения", после чего покорно склонить голову. Например, "я отойду, с вашего разрешения", или "я спущусь в столовую, с вашего разрешения".
— Понятно. Что дальше? — нетерпеливо перебил говорившего суперинтендант.
— Так вот, однажды учитель латыни зашел в комнату Шелли и застал его там, колдующего над свечами, зеркалом и произносящим какие-то заклинания. "Чем вы заняты, Шелли?" — очень удивившись, спросил тот. "Вызываю дьявола, с вашего разрешения, сэр", — автоматически ответил Перси.
— Меня не интересует, как развлекался маленький Перси Шелли. — Отсмеявшись, Вильсон вытер рукой выступившие было слезы. — Если дед и отец позволили ему держать в их родовом дворце лабораторию, значит, в ней не было ничего такого, за что их отпрыска могли бы посадить в тюрьму или подвергнуть общественному порицанию. В наше время многие молодые люди увлекаются наукой. Скажите лучше, что опасного вы обнаружили в романе?
— Этот ученый создал человека и вдохнул в него жизнь, как мог бы это сделать только Творец.
— Ага. Церковь, скорее всего, будет против подобных инсинуаций. Впрочем, для протестов необходимо, чтобы хотя бы один ленивый священник прочитал роман. Что еще?
— Даже не знаю, как и сказать. Вот я скопировал, послушайте: "Как описать мои чувства при этом ужасном зрелище, как изобразить несчастного, созданного мною с таким неимоверным трудом? А между тем члены его были соразмерны, и я подобрал для него красивые черты. Красивые — Боже великий! Желтая кожа слишком туго обтягивала его мускулы и жилы; волосы были черные, блестящие и длинные, а зубы белые, как жемчуг; но тем страшнее был их контраст с водянистыми глазами, почти неотличимыми по цвету от глазниц, с сухой кожей и узкой прорезью черного рта". Это я к тому, что у нас есть словесный портрет, м-м-м, подозреваемого. Зачем, вы скоро поймете. Далее ученый заснул в изнеможении и проснулся от того, что монстр нависал над ним, точно скала. В результате он так испугался, что выгнал творение, над которым так долго трудился, из дома, и спустя какое-то время узнал, что кто-то задушил его младшего брата и в убийстве обвинили служанку, хотя Виктор, так зовут ученого, знает, что она не могла этого сделать. Потом становится ясно, что убийца — тот самый искусственный человек, который…
— Стоп! — Суперинтендант поднялся со своего места и подошел к окну, агент застыл на месте, боясь шелохнуться. — Нокс, вы что-нибудь слышали о художественном вымысле? Зачем нам ловить существо, убившее ребенка, если и само существо, и мертвый ребенок — не более чем плод писательского воображения?
— Может, да, но мне кажется… — Желтоватое лицо Нокса напряглось, обычно невыразительные глаза горели неистовым пламенем, на висках вздулись желваки. — Я думаю, господин суперинтендант, что автор пытается рассказать не историю великого ученого Виктора Франкенштейна, посмевшего посягнуть на привилегию Творца, это скорее история отвергнутого и изначально невинного существа, которого его создатель выбросил из дома, словно ненужный хлам, даже не дав парню имени. Во всей книге он даже не пытается как-то назвать свое порождение. Я думаю, это история отвергнутого ребенка, возможно урода, бастарда, и тут мне вспоминается лорд Байрон.
— Что? При чем здесь Байрон?! — Вильсон так поспешно сел, что стул под ним затрещал.
— Когда вы приказали мне устроиться на службу в издательство, вы сказали, что мое особенное внимание должно быть уделено любой заслуживающей доверие информации о лорде Байроне. — Лицо Нокса порозовело от гордости. — Разумеется, сам лорд в издательство не приходил, не того полета птица, да и теперь он проживает в Венеции, но я изучил весь собранный о нем материал и могу сказать, что они с Шелли друзья.