Первые из работников камеры и телефона уже были в её распоряжении. Переключившись на общий чат, где состояли двое её помощников и двадцать три автора среднего уровня, с которыми были достигнуты договорённости о сотрудничестве, Джи Хё пробежала взглядом по переписке. С удивлением задержав внимание на последних сообщениях. Учитывая, что операция уже началась, там должно было обсуждаться задержание членов профсоюза. Но вместо этого блогеры почему-то говорили о задержании самих «народных патрульных».
На то, чтобы разобраться в происходящем у неё ушло десять секунд. После чего она яростно ударила ладонью по столу.
— Ащщщ! Опять Мин Джин Хо! Да кем он себя возомнил? Героем Чосона? Как он посмел⁈
Она хотела добавить что-то ещё, но её прервал звонок. А на экране телефона высветился номер одного из её помощников.
Домой я попал только в половине одиннадцатого вечера. После того как полицейские уехали в участок, забрав с собой членов «Народного патруля», пятерых нанятых ими людей и попросив проехать с ними пострадавших. Трансляция с демонстрацией Бён Хо Шона и его соратников сыграла свою роль — противник пытался представить ситуацию иначе, разыгрывая изначальный сценарий, но выглядело это жалко и нелепо. Особенно когда один из сотрудников лапшичной внезапно начал рассказывать о том, как члены профсоюза оскорбляли, унижали и чуть ли не пытались убить «бедных посетителей», которые всего лишь пили соджу за соседним столиком.
Признаться, когда Бэк Хён Цой навёл камеру на лицо этого работника, это был весьма забавный момент. Официант не сразу понял, что его снимают, и уж тем более не сразу осознал, что это прямой эфир. Безусловно, Бэк Хён нарушил закон о запрете на съёмку, но при этом у него имелось и объяснение. Мол, он просто записывал видео для своего блога, а потом решил включить прямой эфир, так как опасался за свою жизнь и подозревал, что на его глазах нарушают закон. Аргументировав это тем, что увидел назревающий конфликт и тот показался ему крайне странным.
Юридически к этому можно было прицепиться, но объяснение выглядело достаточно правдоподобным, чтобы аудитория в него поверила. Всё остальное на данном этапе было неважно. Если общественное мнение окажется на нашей стороне, у противника просто не останется шансов. Запись получилась убедительной, а факт лжесвидетельства со стороны сотрудника лапшичной явно указывал на сговор.
Наш человек, внедрённый в группу, тоже должен был дать показания — почти полностью правдивые. Единственное, в чём его слова расходились с истиной, — мотивация, из-за которой он оказался в этой пятёрке. Всё остальное было чистой правдой. Что до факта его участия в преступлении — он должен был утверждать, что остался на месте исключительно из страха перед подельниками и опасений, что они могут причинить ему физический вред.
Запись Бэк Хён Цоя его слова полностью подтверждала. Во время провокации, наш человек остался около стола за которым расположилась пятёрка наёмников и даже не пытался приблизиться к членам профсоюза. Плюс, не проронил ни единого слова. Это снижало вероятность выдвижения ему обвинений почти до нуля, тогда как его показания против остальных участников конфликта служили веским основанием для арестов.
Итогами операции я был доволен. Мы не только предотвратили атаку на профсоюз, на который у меня были большие планы, но и получили возможность серьёзно ударить по репутации «Народного патруля». Связи с коррумпированными штабистами и нападение на честных полицейских — для организации, которая позиционировала себя борцом за порядок в Сеуле, это было сокрушительным ударом.
В свой подъезд я вошёл один, оставив водителей снаружи. Они предлагали сопроводить меня до квартиры, но мы договорились, что я просто отправлю сообщение, как только окажусь дома. Тем более на входе в подъезд дежурил охранник, а периметр был под видео-наблюдением.
Выйдя из лифта на своём этаже, я замер. Огляделся. Здесь было всего две квартиры: моя и соседская. Вторая последние три года пустовала, и я сильно сомневался, что именно сегодня туда кто-то туда заехал. Тем не менее ощущение чьего-то присутствия покидать меня упорно не желало. Как будто я слышал чужое дыхание, но настолько слабое, что мозг никак не мог зафиксировать его на сознательном уровне.