Открыл какую-то книгу, пододвинул к себе счеты и давай отстукивать... Минут пять отстукивал, потом сунул Киприану бумажку для подписи и сразу из стола деньги выложил: четыре красненьких, а на них два серебряных рубля и пятиалтынный швырнул.
— Обожди, сколько мне платишь?
— Сколько полагается.
Хоть и был безграмотен Киприан Перекрестов (только фамилию умел подписывать), но счет возкам вел и свой заработок знал.
— Шестнадцать рублей, восемь гривен недодаешь,— сказал он.
Приказчик враз вскипятился.
— Ты что, колода таежная, меня учить собрался?
Глянул Киприан на хозяина, а тот в окно смотрит, точно до разговора ему дела нет. При найме золотые горы сулил, при расчете — рыло в сторону. И раньше, случалось, обманывали Киприана, но чтобы так нахально и на такую сумму — этакого не бывало. И денег, конечно, жаль (сем-
надцать рублей — деньги не малые), но еще горше, что его, Киприана Перекрестова, унизили, в глаза посмеялись над его темнотой. Прав он, бесспорно прав, а доказать своей правоты не может. Приказчик насмехается:
— Наш счет всегда правильный, потому как на бумаге значится, а языком-то полторы тысячи наработать можно.
Досадно Киприану на свою темноту и неграмотность. И другое обидно: когда возка леса начиналась, звали мужики его в артель, но он сам закобенился — неохота была, видишь ли, с табачниками компанию водить. Понадеялся и на то, что лошади у него крепкие, что на сдельной работе он больше других вытянет... И вот получилось: вытянуть-то вытянул, а заработал меньше всех. Артельные свои интересы отстояли, а он, как карась, щуке в хайло угодил. И винить некого, сам виноват!
И пришлось Киприану смириться: получил, сколько
приказчик дал, и ушел из конторы как оплеванный.
А часы, знай, одно отстукивают:
«Вот не ладно, вот не ладно!»
3.
Еще с вечера, когда Ванька заснул, Арина рассказала мужу о том, что подрядилась доставлять молоко ссыльным. Киприан это одобрил: прибыток невелик, но в Горелом погосте всякие деньги за редкость.
— Ванятка им молоко носит,— пояснила Арина.— Уж
не знаю, хорошо ли сделала, что туда его посылаю... Люди вроде смирные, а все нехристи... Я уж ругала его: иной
раз пойдет туда и пропадет. Пытала его, что он там робит. Говорит, книжку с картинками смотрит... Арихметку какую-то выдумал...
Киприан нахмурился, однако сказал:
— С этим сам разберусь.
Утром, после завтрака, на Ваньку тоска напала: по времени пора в дьяконовский дом молоко нести, а о том речи нет. Мать при отце не распоряжается, отец же молчит, о чем-то думает.
— Тять, я на улку погуляться пойду...
— Иди, только от двора не уходи.
Одному гулять скучно, но Ванька догадлив: подобрал сучок и давай по снегу загогулины выводить. Четверть двора исчертйл, пока догадался оглянуться. Глянул назад — за спиной отец стоит.
— Что ты робишь?
— Я, тять, не роблю, а пишу.
._- Пишешь?.. Чего ж у тебя получилось?
Киприан показал на четыре кружочка с хвостами.
— Баба получилась...
— Какая баба?
— Об-ны-ковенная, какая в юбке...
— Ты постой. Что это значит?
Киприан показал на первый кружок с хвостом кверху.
— Буква «б», а это вот «а». Если их вместе читать, получается «ба». А тут опять «б» и «а». И получается баба — «баба». Понял?
— Этому тебя в дьяконовом доме выучили?—спросил Киприан.
— Ага. Я уж, тять, четырнадцать букв знаю...
Образованность сына удивила Киприана. Однако, на
его взгляд, учение начиналось не с того конца.
— Ну, а слово «бог» написать можешь?
Ванька старательно вывел «6», «о» и «г» и тут же пояснил:
— Бога, тять, с большой буквы писать надо, только мне Петр Федорович больших букв еще не показывал, так что пусть с маленькой будет.
— Еще чему тебя твой Петр Федорович выучил?
— Считать выучил. Я все сложать и отнимать до ста умею.
— До ста?
Тут Киприан вспомнил недавно полученный от приказчика урок арифметики и спросил:
— Ежели из пятидесяти восьми шестнадцать целковых отнять, сколько останется?
Ванька наморщил лоб и, подумав, ответил:
— Из восьми шесть — два, из пятидесяти десять — сорок... Сорок два! Это я в уме решил, а на счетах еще скорее бы ответил!..
Быстрый и точный Ванькин ответ разрешил долгие и мучительные сомнения Киприана Ивановича.
— Ступай домой,— сказал он Ваньке.— Там мать кринки с молоком приготовила, возьми их... Ныне вместе пойдем относить.
Перешагнув порог дьяконовского дома, Киприан Иванович креститься не стал, а, сняв шапку, запросто поклонился хозяевам. Разговор начал с извинения.
*— Простите, что незваный пришел, по-соседски... За сынишку хочу вас благодарить. За внимание ваше и учение...
Киприан не был красноречив, но ссыльные, в первую очередь Петр Федорович, сразу догадались, что приход кряжистого сибиряка-старовера— дело непростое и что от предстоящего разговора зависит многое, прежде всего Ванькина судьба.
— Да вы садитесь, Киприан Иванович!—сказал Петр Федорович, пододвигая скамейку на более почетное, ближе к красному углу, место.— Это мы вас за приход благодарить должны: к нам из соседей никто не заглядывает.
— Что говорить! У нас народ на знакомства тяжел... Одно то, что у нас в двадцати дворах десять вер живут. Приходской поп нас «десятиверами» зовет...
Сказав это, Киприан сейчас же понял, что говорить о вере здесь не следовало, и с облегчением вздохнул, когда Г||||1||Федорович ответил:
— И все же во всех дворах люди живут.
— Живут... Что везде люди — это точно... Сам понял, когда у японцев в плену был. Вовсе чужой народ, язычники, а к каждому порознь подойти — все человек...
Разговор вязался туго и напряженно: каждое слово
могло повести к обидному и непоправимому непониманию. И получилось очень хорошо, что Киприан заговорил о японском плене,
— А ведь мы с вами товарищи, Киприан Иванович! воскликнул один из ссыльных, бывший моряк и хозяин волшебной книги с кораблями.— Я тоже в плену был. На каком острове вас содержали? Может, из одного котла
рис ели? о
При такой встрече без воспоминаний не обойтись. Напряженные философские рассуждения уступили место фактам. Правда, факты были злые, но в оценке их разногласия не получилось. Когда моряк сгоряча пустил крепкое слово по адресу флотских офицеров, сдавших врагу почти неповрежденный корабль, но требовавших во имя сохранения чести оставления им игрушечных шпаг и кортиков, Киприан еще более крепким словом угостил пехотных командиров.
На добрый час затянулись воспоминания. Когда же разговор вернулся к делам сибирским, получилось как-то само собой, что Киприан рассказал о том, как артельные мужики взяли в оборот хозяина и его приказчика. Правда, из гордости он промолчал о собственной своей обиде, но рассказ его всем понравился.
Теперь наступила пора для разговора о самом главном. Начал его Петр Федорович, сказавший Ваньке:
— Забирай кринки и беги домой отнеси... Потом обратно вернешься.
Ванька понял, что его гонят, но во взгляде Петра Федоровича он прочитал приказание. Повернулся было за помощью к отцу, но тот не только не поддержал, но решительно стал на сторону Петра Федоровича.
Кому сказано?.. Марш] Одна нога здесь, другая там!
Ванька шмыгнул носом и нехотя вышел.
— О нем хотел потолковать,—пояснил Петр Федорович.— Славный у вас сынишка, Киприан Иванович!..
Какому отцу не лестно, когда сына хвалят! Однако Киприан промолчал, ожидая, что будут говорить дальше.
Большие у него способности, особенно к математи-ке, и память замечательная. Я, Киприан Иванович, учительскую семинарию окончил, четырнадцать лет с ребятами вожусь и прямо скажу: грех будет такого парнишку без грамоты оставить. Разрешите, пока я здесь, буду с ним заниматься.
Петр Федорович сам, без просьбы, предлагал то, чего хотел Киприан Иванович, но слово «грех» заставило его насторожиться. Все на погосте придерживались взгляда, что в безграмотности греха не было (божественная премудрость переходила устным заучиванием молитв от отцов к Детям), гражданская же письменность была делом новым, страшноватым и, возможно, греховным. Но Киприан понимал, что упускать счастливый случай было нельзя: слишком много обиды хватил он сам, чтобы желать того же сыну. Поэтому он ответил после некоторого размышления: