— Свистни ты!—попросил он Медвежью Смерть.
— А стоит?—с сомнением ответила она, продолжая расправляться с орешками.
— Замерзнем, а пороть все одно будут.
Довод показался убедительным. Стряхнув с подола скорлупки, Медвежья Смерть поднялась, сунула в рот грязные пальцы и грянула таким удалым посвистом, какой православная Русь последний раз слышала в исполнении Соловья-Разбойника.
С берега откликнулись. Скоро между деревьями замелькали фигуры Петра Федоровича и его товарища. Они
п тетки — узкий ремешок с завязанными на нем узлами. Перебирая его в руках, молящиеся отсчитывают по узлам число коленопреклонений или поклонов.
Р * Серка — очищенная смола лиственницы. Во многих местах Сибири употребляется для жевания. Обладает ароматическим вку-Сом и, как говорят, укрепляет десны.
Только при свидании с Петром Федоровичем Ванька понял, что натворил. Петр Федорович не ругался, но был взволнован и очень расстроен.
были вооружены баграми и веревками: передвижение по трясине было делом нелегким и небезопасным.
— Эх, Ванька, Ванька!.. — сказал он, убедившись в невредимости и видимом здравии «ававаторов». — Многих озорников видел, а такого не доводилось.
Попробовал было Ванька козырнуть бесстрашием, но получилось нехорошо. Петр Федорович головой покачал.
— И дурачок же ты, Иванушка!.. И то плохо, что тебя пороть станут, а еще хуже получится, если твой батька тебя ко мне отпускать не станет.
Вот о чем думал, чего боялся Петр Федорович! Чуть не заплакал Ванька от таких слов.
Есть вещи, о которых автор писать не любит, но... назвался груздем, полезай в кузов! Обязательно найдутся читатели, которые заворчат:
— Что это вы, товарищ писатель, об одном веселом рассказываете? Этак в старину не бывало.
И будут, конечно, правы!
Поэтому автор с великим прискорбием сообщает, что все самые мрачные предчувствия Ваньки и Лушки Медвежьей Смерти оправдались полностью: немало было поломано в тот день березовых прутьев. Одно утешение, что на миру и беда не страшна. Чтобы неповадно было летать, были высечены все члены планомонного комитета, а заодно и свидетели.
Однако самого худшего, чего боялся Петр Федорович, все-таки не случилось. Даже совсем наоборот вышло. Как ни был утомлен целодневной работой Киприан Иванович, как ни рассердился он на Ваньку, но выбрал время навестить дьяконовский дом, чтобы справиться о здоровье Петра Федоровича после рискованной экспедиции. Самое главное, зачем пришел, приберег для конца разговора. Уже встав, Киприан Иванович сказал:
— По гроб жизни не забуду, что вы парнишку моего спасли, собственную опасность презрели!.. Один он у меня, как свет в глазу, вот и пекусь о нем... Двое старшеньких были, да тех черная смерть взяла, оспа, значит...
Вспомнив старших детей, Киприан вздохнул, но сейчас же спохватился, что жаловаться на провидение не полагается, и добавил:
— Значит, на то божье усмотрение, такая воля господня...
От таких слов у Моряка глаза засверкали. Еще бы секунда, и полетел бы по всевышнему адресу большой боцманский загиб, но Петр Федорович успел одним взглядом предотвратить непоправимую беду и тут же перевел разговор на другое.
-— И то думаю... Хоть и жаль было, а поучил его сегодня... Если б его просто ветром снесло, можно было бы помиловать, а то ведь нарочно полетел.
— То прошлое, Киприан Иванович, теперь о Ванюшке Думать нужно...
— Почему вы думаете, что нарочно, Киприан Иванович?
— Хитростью себя изобличил. Перед тем как лететь, чересседельник в речку забросил. Значит, наперед знал, что его драть придется. Вот до чего отчаянный!
Было очевидно, что, сведя с Ванькой семейные счеты, Киприан Иванович был настроен сравнительно благодушно. Петр Федорович не преминул этим воспользоваться.
— Оно, может, и так, но способности у него отменные. Очень легко все усваивает. Попробовал я ему десятичные дроби объяснить, он сразу суть дела схватил.
Что такое «десятичные дроби», Киприан Иванович не понял, но похвалой сыну остался доволен. Ради начавшегося интересного разговора даже снова присел... Да и просидел часа полтора! А вернувшись домой, нежданно-негаданно озадачил Ваньку строгим приказанием:
— Вот тебе мое родительское распоряжение: чтоб ты глупостями и озорством не занимался, будешь теперь у Петра Федоровича географике и естествоисторихе учиться! И чтобы он мне на твое нерадение не жаловался, а то и нового чересседельника не пожалею!
Что такое география и естественная история, Киприан Иванович объяснить не сумел, а Ваньке то узнать невтерпеж. Тут-то он и доказал свою хитрость!
— Тять, вот крест святой, баловаться больше не буду!.. Никогда в жизни больше не буду... И грешить не буду...
Откуда только умилительных слов набрал! Отцу прекрасно известно, что Ванька без баловства дня не проживет, но он попадается на удочку.
— Ты крест к своим делам не припутывай и передо мной не юли, а сразу сказывай, чего тебе от меня надобно.
— Позволь, я к Петру Федоровичу сбегаю, узнаю, какая географика?
— Иди. Только наперед поблагодари его, а потом уже спрашивай.
Должно быть, Петр Федорович сумел объяснить все обстоятельно. Хоть и побаливала у Ваньки задшошка, от
дьяконовского дома до своей избы допрыгал на одной ноге.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
о ТОМ, КАК ВАНЬКА УСТРАИВАЛ ПРЕСНЮ, О ТОМ,
КАК МИМО НЕГО ПРОШЛО КУПЕЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ
1.
Летом у Ваньки хлопот полон рот. Хозяйство у него преогромное: тайга, река, окрестные болота со всеми их новостями и диковинами. Хорошо еще, дни стоят длинные, а то не управился бы! Ноги и руки у Ваньки в болячках — комарами и мошкой съедены, но на такие мелочи внимание обращать некогда.
После утренней молитвы — сразу на двор. Выходит следом Киприан Иванович и видит, что Ванька уже орудует. Выбрал ровный березовый швырок, ошкурил его и теперь отесывает: с одного конца округлил маленько, с другого на клин сводит.
Жаль, конечно, Киприану, что Ванька хороший топор тупит, однако запрета на игру не кладет: пусть парнишка руку набивает, для таежного жителя топор — первейший инструмент.
— Чего робишь? — спрашивает он.
— Крейсера первого ранга роблю.
— Корабль?
— Ага.
— Ну, робь, робь...
— Я у тебя, тять, долото возьму...
— Старое бери, новое не трожь. И пилу не смей брать!
— Я на минутку только: трубы отпилить надо.
И вот трубы отпилены и установлены в выдолбленные гнезда, гордо поднялись над кораблем высокие мачты. Реи к ним привязаны мочалками, но издали это почти незаметно. Зато пушек для вооружения Ванька не пожалел: если посмотреть на крейсер сверху, он больше всего смахивает на ежа. Очень внушительный и воинственный вид придают ему флаги и вымпелы. Правда, они сделаны из бумаги и подрисованы простым карандашом, но знающий человек поймет, что имеет дело с андреевским крестом.
Издавна повелся обычай спускать корабли в торжественной обстановке, и Ванька его не отменяет На берегу собираются все его друзья-приятели. Перед спуском Ванька Держит речь, достойную заправского морского министра
— Это только кажется, что он березовый, на самом деле—-серебряный,— доказывает он.— Сейчас он вроде игрушечный, а спустишь его, всамделишным станет: машина работать начнет, дым из труб пойдет, пушки — бух, бух, бух!.. Ух ты!
— В кого же он стрелять будет?
— В каждый корабль, у которого флаг другой. Как бухнет из пушек, так тот перевернется и — на дно!.. А то еще возьмет и мину выпустит...
Про мины Ваньке рассказывал ссыльный моряк, но в Ванькиной передаче рассказ этот звучит куда интереснее и страшнее.
Ежели мину под корабль подпустить, от него вовсе ничего не останется. Только вода кипит и в ней рыбы вареные плавают.