Киприан Иванович начал кое-что смекать. Ответил так:
— Что ж, дело доброе... Небось у вас в Нелюдном сироты есть...
— Как сиротам не быть!.. Да не каждый к делу пригоден. Для торговли талант нужен, первым делом — смышленость и проворство. Это ведь тому, кто не знает, кажется просто: взял, мол, купец к>пил-продал, а оно вовсе не просто свой интерес соблюсти. Не всякому дано... И мне расчет подручного иметь, и ему на пользу. Глядишь, поднатореет, охоту к торговле приобретет, сам в купцы выйдет. Примеров таких немало было. Опять же в сибирских краях настоящие дела только еще начинаются... Так вот, я и говорю: бойкий и смышленый парнишка мне нужен... За расходами на него не постою — ни харчами, ни одеждой не обижу. Оно хоть и не водится ученикам с первого года плату давать, но уж так и быть, за хорошего парнишку красненькой в год не пожалел бы...
Купец соловьем поет-разливается, а Киприан Иванович мрачнеет и мрачнеет, все теперь понимает. Однако дает собеседнику до конца высказаться. Тот вплотную к делу подходит.
|ё: |„|М
— Потолковал я нынче, Киприан Иванович, с тволм сынишкой, и уж дюже мне он по сердцу пришелся...
Разговор вели сидя на завалинке. Издали посмотреть — идет задушевная приятельская беседа. Оно и верно: ничего обидного купец не сказал, а у Киприана Ивановича под ! скулами злые желваки ходуном ходят так, что борода шевелится.
— Что скажешь, хозяин?
Через силу усмехнулся Киприан Иванович, но голоса не повысил.
Р— Сына, значит, надумал за десятку купить?.. Отвечу : ^ я тебе на это так: хоть тысячу рублей давай, а не бывать '] такому делу, чтобы мой Ванька торгашом стал, чтобы он гнилой ситец мерил, сверленые гири на веса клал да разбавленную водку махоркой травил...
Можно было подумать, что после такого ответа купец % обидится и сразу отстанет, но этого не случилось. И то ска-зать: обманщикам-купцам и не только такое слушать до*4§1 водится. Им хоть наплюй в глаза, скажут — божья роса, !
— Уж больно ты горд, Киприан Иванович! Только гордости твоей цена невеликая. На себя, на силу свою наде- 1 еШься, но что она тебе, кроме дневного пропитания, дает? .
Здешние дела мне все ведомы. Взять хотя бы урожаи ваши: собрали сам-третей и благодарите бога. Да и то один овес да ячмень... Троих коней держишь, так не ты на них, а они на тебе ездят. Летом-то выпасы у вас богатые, а сколько сена да овса на зиму надо? И промысел твой извозный знаю — тяжел, а недоходеи. И, если, неровен час, кони падут или сам приболеешь, что делать будешь?.. Ну да не о тебе разговор идет. Ты о сынишке подумай. Я ему счастье сулю.
В таких словах купца была доля горькой истины. Сохраняя при себе сына, обрекал его Киприан Иванович на тяжелый вековечный труд, на неизбывные думы о завтрашнем дне. Но была и другая правда: никогда не боялись Пе-рекрестовы никакого труда, ни перед какой бедой рук не опускали. Помышляя о райском блаженстве прадедов и дедов, Киприан Иванович неизменно рисовал в своем воображении добротные избы, тучные нивы и пастбища, табуны сытых коней. Такой уклад райского бытия предусматривал неизбежность великих трудов: сева, косовицы, молотьбы. И это Киприана Ивановича нимало не удивляло и не страшило.
Успокоив себя райским видением, он обрел уверенность в своей правоте.
— О судьбе сына сам подумаю. Не ты, а я за него перед богом в ответе.
— Смотри, Киприан Иванович, не прошибись!—сказал купец, поднимаясь с завалинки.— Покаешься, да поздно будет...
— Может, и покаюсь, а к тебе кланяться не пойду.
Так и не выгорела у купца задуманная сделка. Зря погибли пистоны, которыми он Ваньку приваживал.
3.
Легко было в пылу спора сказать: «о судьбе сына сам подумаю», но думалось о ней совсем невесело. Можно было не страшиться трудоемкого земледельческого рая, но долгая полубедняцкая земная жизнь представлялась скучной, ненадежной и безрадостной Как раз в тот день Киприан Иванович ездил в поле Овес уже в метелки пошел, но такой малорослый и редкий, что едва ли семена вернет. Ячмень не лучше, гречка же вовсе плоха. Не миновать на зиму у того же купца крупу покупать. То подумывал Киприан
М";
ИИ ■ :■;!!? Р,3 I л
до
Цщ|
иI
I
(.................
Н№'1
Иванович на смену старому мерину стригунка купить, а осмотрел свои угодья и раздумал.
Одна невеселая мысль другую догоняет: куда в нынешнем году на заработки ехать? На лесопилку после прошлогоднего гордость не велит. Можно на ближней пристани наняться дрова для пароходов заготовлять, но уж больно низкую плату пароходство дает. До того довели такие мысли Киприана Ивановича, что сомнение напало: не очень ли круто он с купцом обошелся?
Посоветоваться не с кем. Арина в таких делах не советчица... Разве с Петром Федоровичем потолковать? Тот хоть и безбожник, а умен, учен, честен и, по всему видно, Ваньке добра желает.
— Советоваться не буду, а потолковать — отчего не потолковать? — решает Киприан Иванович и берется за шапку.
В дьяконовском доме дверь заперта, но через открытые окна звучат громкие голоса. На стук Киприана Ивановича одно окно приоткрывается и из него выглядывает Моряк.
— А, Киприан Иванович!.. Свой, товарищ...
На пороге открывшейся двери стоит улыбающийся Петр Федорович.
— Проходите, Киприан Иванович... Мы тут заперлись,
письмо одно читали, а был слух, что на погост урядник приедет, вот мы и остерегаемся. ^:
Упрямство ссыльных, несмотря на великую нужду и большой риск, продолжавших упорную борьбу с начальством, Киприану Ивановичу нравится. В принципиальных вопросах он сам упрям.
— Помешал вам, значит... А я, Петр Федорович, насчет Ваньки пришел. Нынче его у меня в купцы сватали...
— Как в купцы?
По голосу и сдвинувшимся бровям видно, что Петр Федорович встревожен таким известием.
Киприан Иванович обстоятельно рассказывает о своей беседе с купцом, умалчивая, однако, о ее конце.
— Что же вы ответили этому купцу?
— От ворот поворот показал да еще ему его плутовство объяснил.
— Хорошо сделали, Киприан Иванович!—с явным облегчением произносит Петр Федорович.
— Хорошо-то хорошо, а для Ванятки-то хорошо?
Поняв, что его слушают очень внимательно, Киприан
!■
11
|Я
Щ§|
Ж
Я
щ||
; |; Ш]
Иванович откровенно рассказывает о своих делах: о плохом урожае овса и гречихи, о неосуществимости покупки стригунка, о низких ценах на дрова.
лЯ~Т° как”нибУдь Доживу,—печально заканчивает он. А вот Ванюшке-то моему неужто так жить придется?
Нет, Киприан Иванович, у вашего сына совсем другая жизнь будет.
Сказано это было так многозначительно и убежденно, что Киприан Иванович удивился. Малость помолчал, потом спросил:
— Полегче ему будет?
Правду сказать, Киприан Иванович?
От вас, Петр Федорович, лжи не жду.
Жизнь вашего сына будет тяжелой и трудной, но, несмотря на это, может быть и очень счастливой.
Разговаривая, Киприан Иванович оперся растопыренными руками о колени. Чего только в жизни ни делали эти большие грубые руки!.. Топор, пила, тесло, рубанок, весла, багор, канаты, винтовка, пешня, лопата и вожжи — ничто из них не вываливалось. Как-то после бани, состругивая ногти, взялся Киприан Иванович подсчитывать свои рубцы и шрамы и со счета сбился. Один ноготь вкривь растет, потому что его упавшим бревном сбило, средний палец левой руки вовсе ссечен, там — порезы от косы, там — отлетевшая щепа отметку оставила. На тыльной стороне кисти длинный белый шрам от пилы, поперек него другой, от японского штыка — память о войне... Вся биография человека на руках написана.
Глядит Киприан Иванович на свои руки и недоумевает: о каком таком счастье Петр Федорович речь ведет? Оно хоть и грех на божий промысел сетовать, но сама вера учит, что «жизнь земная — юдоль скорби и воздыхания».