Чего о счастье говорить, Петр Федорович?.. Полегчало бы малость, и то слава богу...
— Счастье, Киприан Иванович, разное бывает. Вот купец Ванюшке свое купеческое счастье сулил, да вы его не захотели...
Не в нажитых деньгах дело... И вообще счастье,
оно...
Только собрался Киприан Иванович высказать песси-мистическую мысль об иллюзорности и суетности всякого земного счастья, как Петр Федорович озадачил его странным вопросом:
— Как, по-вашему, счастлив ли я, Киприан Иванович) 1
— Вы?..
— Да, я.
Худощавое, иссеченное преждевременными морщинами, с ввалившимися глазами лицо собеседника, на взгляд Кип-риана Ивановича, совсем не походило на лицо счастливца. Да и то немногое, что Киприан Иванович успел узнать о Петре Федоровиче, никак не свидетельствовало о его жиз- ; ценных успехах. Между тем вопрос был задан серьезно, в самой категорической форме и по характеру разговора требовал предельно откровенного ответа. Не сам ли Киприан Иванович, затевая беседу, предупредил, что «лжи не ждет»? | Впрочем, резать правду ему было несравненно легче, нежели хитрить и изворачиваться.
— Какое ваше счастье! — махнул он рукой. С вашим ли умом и образованием, Петр Федорович, в нашем, прости господи, гнилом болоте жить? Только решеток не видать, а тюрьма по всей форме... Семьи у вас нет, опять же насчет имущества... Ну, об имуществе говорить не будем — оно дело наживное, но здоровья-то для счастья не мешало бы, а у вас оно слабое: кашляете, одышка. По здешней ли погоде вам жить? Мы привычные и то иной раз кряхтим.
Получалось странно: чем больше горьких истин выкладывал Киприан Иванович, тем веселее становилось лицо Петра Федоровича. Его улыбка не была притворной, он и впрямь слушал Киприана Ивановича с возрастающим удовольствием.
— Неправду я сказал, Петр Федорович? — перебил
сам себя Киприан Иванович.
— Все, что вы сказали,— правда. Но то, что вы перечислили: и неволя, и бедность, и слабое здоровье все это только наружная, внешняя сторона жизни...
_ Телесная!—с готовностью подсказал Киприан Иванович.— А душа — иное дело. Тело может плакать, а душа в это время радуется... Или так: здесь печаль и воздыхание, а там...
Петр Федорович засмеялся.
— В вечную душу и в загробную жизнь я не верю, Киприан Иванович! Убежден, что если тело плачет, то и душе приходится не сладко. Но вот если тело хорошее дело делает, то и душе повеселиться можно... Вы знаете, я учитель. Возиться с ребятами — дело трудное, хлопотливое, не. одного года труда и терпения требует. И вот приходит время, приближается выпуск класса. Гляжу я на своих ребят и думаю: «Вот еще тридцать честных, смелых и грамотных людей в жизнь выходит. В этом и моя заслуга есть...» Разве это не счастье, Киприан Иванович? Ради одного этого жить стоит!
Хотя Киприан Иванович и был несколько разочарован тем, что Петр Федорович без обиняков отверг многообе-щавший разговор о вечной душе (неверие в загробную жизнь он почитал грехом незамолимым), но то, что он услышал, не могло ему не понравиться.
— Такому поверить можно! Учительское счастье, значит, вам вышло... Нам-то такого не дано.
— Неправда, Киприан Иванович!
Быть бы буре, если бы кто другой посмел сказать Кип* риану Ивановичу, что он говорит неправду! Но в начавшемся задушевном разговоре это слово звучало только как вызов на спор.
— Как же неправда? Труд труду рознь: то умственная работа, а то земля да навоз... Конечно, вовсе пустым делом земледельческий труд считать не приходится, но какой от него прок? Себе и лошадям утробу набил и ладно!.. Потом вывез навоз и опять в земле копайся. Так оно колесом и идет. Воды толчение, глупость и ничего больше! Какое от такого труда может быть счастье!
— Неверно!—еще решительнее отозвался Петр Федорович.
Столь определенный отрицательный ответ озадачил Киприана Ивановича.
— Не знаю, как эти ваши слова понять! — не без досады сказал он.
— Верно одно,— продолжал между тем Петр Федорович,— что земледелие вас не обеспечивает. Работаете вы не покладая рук, но зерна, овощей и кормов хватает вам только для себя и для прокорма скота. Но когда вы говорите, что ваш труд — дело простое, вы ошибаетесь. Оно очень сложное и мудрое.
— Велика мудрость! — усмехнулся Киприан Иванович.
— Велика! — невозмутимо подтвердил Петр Федорович.— Вы, например, держите трех лошадей, хотя по вашему наделу достаточно одной. Зачем же вы тратите так много труда на прокорм двух лошадей?
— Не лишние они, Петр Федорович. Они приработок дают. Подать, скажем, уплатить или товар вовсе необходимый приобрести...
— Правильно! Больше скажу: они за вас и подать платят, и одевают вас, и инструмент, и хозяйственные орудия, и кое-какие продукты вы покупаете за счет их труда. Короче говоря, лошади являются вашим, как говорится, орудием производства, а вывозка леса — основным источником дохода. И все на Горелом погосте так живут.
— Одно дело хлеборобство, другое — отход,— попробовал возразить Киприан Иванович.
Петр Федорович придвинул счеты.
— Ваши доходы не секрет, Киприан Иванович?
— Секрета в них нет, воровством не живу.
Неожиданный оборот разговора так заинтересовал Кип-
риана Ивановича, что он даже забыл о времени. Только через два часа подсчетов (нередко возникал спор) выяснилось, что из каждой сотни рублей дохода шестьдесят три рубля приносит промысел.
Но самое удивительное произошло дальше.
— Сколько весит бревно, Киприан Иванович?
— Какое?—хитро спросил Киприан Иванович, полагая, что Петр Федорович вряд ли знаком с лесным промыслом.— Оно так бывает: лежат два одинаковых бревна, а вес в них вовсе разный...
— Среднее бревно. Сухой строевой сосняк — двухса-женник, восьми вершков в отрубе... Пудов десять — двенадцать?
Пораженный неожиданной осведомленностью учителя, Киприан Иванович только головой кивнул. Дальше последовали вопросы о расстояниях, о качестве лесных дорог, о подъемной силе лошадей. Даже тем, сколько лет Киприан Иванович занимается возкой леса, поинтересовался Петр Федорович.
— До всего-то вы доходите!—подивился Киприан Иванович.
Никогда еще не видел он, чтобы кто-нибудь так считал. Косточки счетов так и летали, так и громоздились ряд за рядом. Не на десятки, не на сотни — на десятки тысяч дело пошло!..
— Что же получилось? —спросил Киприан Иванович, когда Петр Федорович оторвался от счетов.
— Получилось, что за свою жизнь вы выдали для строительства около двадцати тысяч бревен. Прикиньте сами.
7. А. Шубин.
97
сколько из них домов и изб построить можно. По здешним местам — большое село, а то и полгорода.
Серьезное, даже хмурое до той поры лицо Киприа-на Ивановича засветилось улыбкой. Что бывало с ним редко, он, представив себе длинные и высокие штабеля сосновых бревен, не без самодовольства погладил бо* роду.
— Статочное дело! Много моих бревен в ход пошло.. Оно на возу не видно, а бревно к бревну — дом, дом к дому— село... Разрешите теперь нескромный вопрос задать*, для чего вам-то такой хлопотливый подсчет понадо* биХся?
— Для того, Киприан Иванович, чтобы вы настоящую цену своему труду знали, не считали его простым и глупым и видели пользу, которую он приносит людям.
Получив такой ответ, Киприан Иванович не сразу нашелся, что ответить. Только подумав, отозвался:
— Особого ума вы человек, Петр Федорович, если так в чужое дело вникаете.
Только тут спохватился Киприан Иванович, что слишком долго в гостях засиделся: совсем темно
стало.
И уже возле самого дома вспомнил, что о главном — Ванькиной судьбе — не договорили. Да и другие вопросы нашлись, о чем стоило бы потолковать с Петром Федоровичем. При всем том пришел домой в отменном настроении.
Едва перешагнул порог калитки — навстречу ему храпнул ходивший по двору мерин. В иное время Киприан Иванович прикрикнул бы «пошел на место!», но сейчас он вступает с ним в разговор.