Дробинкой… в глаз!
— Да брось-ка ты, Володя, — покатывался я со смеху, разгибая и сгибая у него перед носом большой палец — наш условный знак, что, мол, хватит сказки рассказывать, больно уж загнул, пора разгибать.
— Да хоть у кого спроси, — не сдавался тот. — Говорю тебе: опытные охотники одной дробинкой заряжают патрон и — бах! — прямо белке в глаз. Чтобы шкурку не портить.
— Чтобы шкурку… Прямо в глаз…
Я уже едва сижу на стуле.
— Ты, небось, тоже одной дробинкой… А? Может, прямо сегодня и покажешь?
Володя, чувствую, начинает сердиться, лезет в стол, где у него всякие книжки лежат про охоту.
— На-ка, почитай покамест… А я к Павлу схожу. Если дома, заберем его лайку — посмотришь.
В наших лесах водится много белки, особенно когда хороший урожай еловых шишек. А если урожай плохой, белки стадами уходят в другие места. Иногда напрямик, через деревни, села, даже города. Старожилы помнят, как в конце лета 1929 года белки, направляясь на юг, целой лавиной переплывали Каму, и капитаны останавливали суда, чтобы не губить зверьков… Я и сам помню, как году в сорок восьмом белки шли через наше село. Собаки просто неистовствовали, загоняя их на заборы, столбы, крыши. А один горе-охотник стрелял белок из малокалиберной винтовки прямо из окна дома, когда те забирались на березы, что стоят вдоль тракта. Потом на него, правда, прикрикнули: разве можно губить зверьков в такой трудный момент. Их и так гибнет предостаточно.
Я слышал от охотников, что белку взять, да если еще с собакой, пара пустяков. Но так, как рассказал Володя, и к тому же одной дробинкой в глаз? Нет, не зря мы уговорились, видно: чуть что — загнутый палец.
Но Володя настойчив. Вижу в окно, идет с Павлом. Пес Дружок рвется вперед. Почуял, что берут его в лес. И я улыбаюсь про себя: хитрость удалась, пора поразмяться.
День с утра просто хорош. Свет солнца мягкий-мягкий. Снег — словно тонкое покрывало: каждый бугорок резко обозначен. Как-то даже боязно наступать лыжей. А вот и «капитан» — еще утром пробежал не спеша зайчишка. Его следы, словно четыре звездочки на погоне: две — вряд, две — поперек, две — вряд, две — поперек. Дружок рвется с поводка: так ему хочется погонять длинноухих. Но Павел не отпускает: убежит — ищи-свищи. Мы его уже знаем. Будет бегать по лесу кругами, повизгивая то тут, то там. Сколько раз так и не дожидались мы его: все распутывал заячьи петли. Прибежит только к вечеру в избушку и даже хлеб берет не сразу — до того умается, бедняга. Заяц тоже ведь грамотей, что пономарь церковный…
А вот пушистый хвостик расписался на покрывале. Семенил, семенил ножками от дерева к дереву, потом — бульк в снег головой: что-то учуял на земле или, может, вспомнил про припасы, заготовленные с осени?
Отпускаем Дружка. Повизгивает и идет между деревьями. Значит, след свежий.
— Теперь, брат, смотри!
Все-таки уговариваю пока пропустить меня вперед. Мое фоторужье наготове, и так хочется сделать белочкин портрет на память.
Дружок далеко — не слышно. Теперь мы идем по его следу. Ребята не спешат:
— Сейчас работает пес. Ты же действуй, как учили.
В такие минуты становишься вдруг собранней, даже походка и все движения меняются. И мысль, и взгляд работают в четком взаимодействии, почти автоматически, как после длительной тренировки. Словно в этот один момент сконцентрировалось все, что постигал долго, по крупицам. И что еще удивительно: прошел едва ли триста напряженных шагов, а успел приметить и место сегодняшней утренней кормежки краснобровых косачей, оставивших под березами следы пира — шелуху березовых почек, и глубокие шрамы на осинах — отметины зубов сохатого, и странный полукруглый нарост на старом стволе — точь-в-точь аккуратный домашний столик, покрытый снегом, как скатертью, и старое, будто малюсенькая корзинка, полная сухих листьев и хвои, гнездо…
А вот и Дружок подал голос: гав, гав. Заливается, повизгивает. Идем на звук. Из-за стволов видно, как пляшет собака под елкой, припадает к земле, вскакивает: гав, гав. Снова припадает. А сама мельком посматривает, как я подхожу, крадучись.
Стою уже почти рядом с елкой, а пес-хитрюга разворачивается в мою сторону. И впрямь все, как рассказывал Володя: белка сидит почти на самых нижних ветках, подпрыгивает на месте, фыркает в унисон псу: тяф-тяф…
Я прислонился к стволу, поймал белку в видоискатель и чуть не покатываюсь со смеху: она недовольно дергает усатой мордочкой, сыплет псу в глаза снег и хвою, ворчит, будто злая старуха. И не видит ни меня, ни ребят. Успеваю только щелкать.