Законом признано, что убитая или смертельно раненная дичь принадлежит по праву охотнику, из чего следует, что охотник вправе отправиться на соседний участок, чтобы подобрать упавшую дичь. Но он должен позаботиться о том, чтобы никто не заподозрил, будто он охотится на чужой территории. Я бы рекомендовал всякому, чья добыча упала на земли соседа, либо оставить ружье на своей территории, либо разрядить его и нести на ремне за спиной.
Господа Нейреман, Виллекез и Жюлемье считают, что охотник вправе проникнуть на чужую территорию с легавой собакой, ибо она должна помочь хозяину обнаружить сбитую дичь. Я тоже полагаю, что это вполне допустимо, так как найти в густой траве птицу без собаки очень трудно, а порой невозможно.
Охотничьи писатели считают, что зайца с перебитой лапой и куропатку с перебитым крылом следует считать смертельно раненными, а посему в принципе принадлежащими охотнику вне зависимости от того, где они окончательно упали и остались лежать на месте.
Суд города Севра вынес решение, что фазан с перебитым крылом принадлежит по праву подстрелившему его охотнику и что лесник, охранявший лес, где оказался подраненный фазан, незаконно удерживал чужую добычу, а потому обязан возместить ущерб или понести наказание как лицо, посягнувшее на чужую собственность. Факт завладения дичью, сбитой или смертельно раненной охотником, может рассматриваться органами правосудия как кража.
Но для того, чтобы дичь была признана действительно принадлежавшей охотнику, она должна быть либо убита им, либо в самом деле смертельно ранена, а не просто задета дробинкой.
Совершенно очевидно, что преследование собаками дичи на чужой территории (что разрешено законом) не подразумевает, что у хозяина появляется право совершать на данном участке какие-либо другие действия, если дичь не ранена или ранена легко. Из всего вышесказанного следует, что дичь, преследуемая собаками охотника и всего лишь легко раненная, может быть добита третьим лицом, как только она достигнет его владений.
Преследование собаками дичи не дает, таким образом, охотнику права владения ею, и точно так же тот факт, что легавая собака сделала стойку перед дичью, не дает хозяину собаки никакого исключительного права владения этой дичью, то есть дичь имеет право подстрелить любой охотник, а не только хозяин собаки, сделавшей стойку.
Разумеется, многие охотники осуждают подобный образ действий и, уважая друг друга, стараются избегать вышеуказанных коллизий, но мы рассматриваем здесь чисто правовые вопросы, а не проблемы хорошего или дурного тона.
На практике часто случается, что охотник убивает дичь, которую гончие подняли на его же собственной земле, а затем против его воли преследовали на чужой территории и пригнали обратно. Общественное мнение и судьи склонны признавать за охотником полное право действовать подобным образом. Однако в глазах общества и в глазах судей исключение составляют лица, которые обладают правом охоты на очень ограниченном пространстве, где охотиться с гончими собаками просто невозможно, но они злоупотребляют своим правом, используя гончих для того, чтобы они сгоняли дичь на их участки из чужих угодий, совершая таким образом уголовно наказуемое деяние, а проще говоря, кражу.
В соответствии со статьями 22 и 23 данного закона имеют силу только протоколы, составленные по всей форме лицами, обладающими правом составлять подобные документы. Сие также означает, что все факты, изложенные и зафиксированные в протоколе, признаются в суде имевшими место и истинными. Заявления, протесты обвиняемого, его ссылки на безупречное поведение в прошлом, попытки засвидетельствования общеизвестного факта (его законопослушности, к примеру) бессильны перед протоколом, они не могут служить доказательством, опровергающим факты, в нем зафиксированные. Так что протокол — документ очень серьезный! Пожалуй, подобное абсолютное принятие на веру всего того, что напишет составитель протокола, можно назвать мерой излишне крутой, даже драконовской[302], так как очень часто непорядочные лесники злоупотребляют своим правом, и их жертвами становятся честные законопослушные охотники.
Итак, нечего и удивляться тому, что граждан весьма заботит вопрос о моральном облике тех, кому по долгу службы положено составлять подобные документы. Приходится с сожалением констатировать, что в их число нередко попадают лица, мало заслуживающие доверия.
302
— крайне строгая, чрезмерно жесткая. Дракон был архонтом и законодателем в Древних Афинах (VII в. до н. э.); составленные им законы были столь суровы, что про них говорили: «они написаны кровью». Суровость этих законов вошла в поговорку.