Его знаменитый эталонный кобель Марко, являющийся сегодня родоначальником бессчетного потомства, стал и родоначальником французских легавых гриффонов. Он получил первый приз на выставке собак в Тюильри в 1882 году, а также множество всяческих наград на других выставках.
Как охотник и как француз я просто счастлив оттого, что могу противопоставить сеттеру лорда Гордона гриффона Буле.
Я хотел бы только напомнить о существовании незаслуженно забытой породы, ведь ее представители очень умны, верны и обладают прекрасным добрым нравом.
Я говорю о барбете, который один из всех собак способен к самому полному обучению благодаря своим удивительным природным качествам. Он не убегает далеко от хозяина, хорошо идет по следу, прекрасно делает стойку, всегда беспрекословно приносит дичь, плавает как настоящая амфибия и легко поддается дрессуре.
Я еще раз спрашиваю себя, почему этой породе позволяют угаснуть, и не нахожу ответа. Быть может, ее приносят в жертву моде?
Что касается меня, то я хотел бы завести барбета.
ИСТОРИЯ ДВУХ СОБАК
Наверное, правильнее было бы назвать эту главу иначе, а именно — «Две истории собак».
Теперь, когда мы вместе изучили основные породы легавых, существующие во Франции и Англии, позвольте мне, дорогие читатели, перед главой «Воспитание» представить вам в качестве небольшого развлечения историю двух необыкновенных животных, равных которым мне, за время моей охотничьей карьеры, быть может, не доведется встретить больше никогда.
В начале мая 1883 года один мой сосед из сельской местности подарил мне двухмесячного щенка, происходившего, по его словам, от очень достойных родителей, о чьих подвигах он мне поведал немало занимательных историй.
Хотя у меня и были веские основания не слишком доверять восторженным рассказам соседа, который, кстати, не был охотником, я все же машинально согласился принять подарок.
На следующий день слуга принес мне странноватое существо: толстого коротышку, эдакого увальня с короткими лапами, толстой шеей, хвостом трубой, с жесткой шерстью с проседью — короче говоря, маленькое чудовище.
Я подумал, что меня разыграли.
Я не знал, что делать с этим несчастным, обездоленным жестокой судьбой животным, и оставил его у себя, раз уж согласился принять подарок.
Я назвал его Пато[76] из-за его толщины.
Щенок быстро рос и, несмотря на свой совершенно непривлекательный внешний вид, выказал наличие живого ума. Я привязался к нему, а он в свою очередь проникся ко мне безграничной любовью.
За два дня он на диво легко научился носить поноску[77], но при этом был невероятно серьезен для своего возраста, ибо он никогда не играл, хотя к тому времени ему исполнилось всего четыре месяца.
В возрасте пяти месяцев Пато превратился в большую неуклюжую собаку, нескладную и несуразную, с длинной горбоносой мордой, с обвислыми ушами. Шерсть у него была густая, длинная, жесткая, какого-то неопределенного цвета, с явным оттенком желтизны на ляжках. Хвост Пато напоминал то ли метлу, то ли швабру. Бедняга выглядел бы просто дураком среди прочих собак, если бы не чрезвычайно острый ум, светившийся в больших желтых глазах, чей проницательный взгляд порой приводил в смущение.
Мои друзья считали, что это гончая собака, что касается меня, то я не имел ни малейшего представления о его склонностях и способностях.
Впрочем, в неведении мне оставалось пребывать недолго. Спустя три дня после начала сезона, когда Пато было шесть с половиной месяцев, я, устав от интенсивной охоты, решил спокойно побродить по пересохшим болотам, что тянутся вдоль берегов Эсона[78] около городка Малерба.
Я взял с собой Пато, это был его первый выход на охоту. И вот мы на болоте. Побегав взад и вперед среди высоких трав, мой песик, бывший тихим и смирным, внезапно стал проявлять живейшее беспокойство. Он вдруг весь как-то вытянулся и осторожно, бесшумно заскользил среди высоких камышей, а затем остановился как вкопанный и замер, словно статуя.
Я тоже осторожно двинулся вперед. Пато сделал шаг, остановился, вновь крадучись, бесшумно и медленно пошел вперед, делая внезапные остановки, чтобы я мог его догнать, и в конце концов, преодолев метров сто, вывел меня к берегу реки.
Я уж не знал, что и думать по поводу столь странного поведения Пато… как вдруг совсем рядом захлопали крылья, и великолепный фазан выпорхнул у меня буквально из-под ног! Даже появление волка удивило бы меня ничуть не больше!
75
В XIX веке правильным считалось чтение «барбе». Речь идет о разновидности спаниеля с длинной курчавой шерстью, которую французы в обиходе называли пуделем (Ie caniche).