– Не такое уж мелкое, – тихо отозвался Пирс. – Длинная коричневая какашка.
– Как нажрешься виндалу, – согласился Куксон. – Длинная, коричневая и воняет карри.
Пирс фыркнул:
– Мы с ним разберемся.
Куксон откинулся на кресле и преувеличенно потянулся.
– Ждать недолго, – кивнул он.
В их голосах было столько злобы, что я пожалела Шафина. Я попыталась улыбнуться ему, но он на меня не смотрел, он уставился пустым взглядом на человечка, нарисованного братом Скелтоном, – скелет давно погибшего крестоносца. Я знала, Шафин слышал каждое слово. Я оглянулась на Генри. Тот, склонив светловолосую голову, трудолюбиво перерисовывал схему себе в блокнот. Генри, как всегда, не участвовал в травле, ему достаточно было бросить взгляд на Шафина, и его псы тут же ринулись в атаку. В ту пору я еще думала, что Генри из них самый пристойный. Мне предстояло узнать, что он хуже всех.
Средневековцы не были тупыми расистами, они вовсе не так примитивны.
Можно даже сказать, что они в этом смысле были вполне справедливыми: они с удовольствием высмеивали всех, кто не вписывался. Их главной мишенью наряду с Шафином стала «Шерфонная Шанель».
Шанель, как и я, поступила в СВАШ той осенью. Я сразу попыталась с ней задружиться, но она боялась все испортить, связавшись с кем-то вроде меня. Слишком она была слаба, чтобы вступать в союз с таким же аутсайдером, как она сама. Конечно, теперь-то мы друзья, Нел, Шафин и я, трое убийц. (Интересно, есть ли специальное название для нескольких убийц, как «стая» для ворон. Может быть, правильнее будет назвать это «заговором»? Ну да об этом еще пойдет речь.)
У Нел французский маникюр, десять безупречно-белых полумесяцев. У нее карамельного цвета наращенные волосы, идеальный кофейный загар. Но под всей этой лакировкой она хорошая, на самом деле. Отец привез ее в золотом «Роллс-ройсе», и потом я узнала, что она этого стеснялась больше, чем я – старенького мини-купера моего папы. У нас-то денег нет, так что вот. Но от Нел я узнала, что в СВАШ есть только одна вещь страшнее, чем не иметь денег, – иметь неправильные деньги.
– Мама назвала меня Шанель, потому что считала, что это высший класс, – сообщила она мне однажды тщательно поставленным голосом, без следа чеширского детства. – Она понятия не имела.
Я поняла, о чем она. «Высший класс» – такого выражения в СВАШ никто себе не позволял, потому что им об этом и беспокоиться не стоило. Они знали все от рождения, впитали за сотни лет своей родословной. Где проводить каникулы. Какие сапоги носить. Как наклонять суповую миску за обедом (и не дай бог, назвать ее тарелкой). Эти правила вовсе не подразумевали владение новехонькими брендовыми вещами. В этом и заключалась ошибка Шанель – все новенькое и дорогое. Пусть ворот на рубашке обтрепался и пуговиц недостает, главное, что она от правильного портного из того маленького ателье на площади Сент-Джеймс. Шанель могла купить такую же в точности рубашку, причем новую, и все равно промахивалась. Средневековцы называли ее выскочкой и посмеивались над ее усилиями, но она не оставляла стараний.
Отец Шанель заработал деньги, продавая телефоны. Он не имел никакого отношения к торговому дому «Шерфон», но Средневековцев это не волновало, как не волновал тот факт, что «Пенджабский плейбой» вовсе не из Пенджаба. Им нравилась аллитерация, и, поскольку «Шерфон» звучит в лад с «Шанель», прозвище прилипло, хотя сама Шанель уже на третий день в СВАШ переименовала себя в Нел. На самом деле ее отец изобрел телефон, который он назвал «Сарос 7S», полупланшет, полутелефон, и его расхватывали как горячие пирожки. Денег у Шанель, наверное, было побольше, чем у Средневековцев, и собственный замок в Чешире с бассейном и кинотеатром, но все дело в источнике денег: она оказалась в итоге даже большим аутсайдером, чем я. Потому что одно из принципиальных отличий между СВАШ и Внешним миром заключается в том, что в СВАШ нет мобильных телефонов.
Я не хочу сказать, что дирекция запрещала мобильные, вовсе нет. Младшие классы пользовались ими в пределах разрешенного времени, то есть по вечерам и в выходные. Но в выпускных классах таинственные законы чести требовали избавиться от телефонов. Средневековцы представляли собой мощную, о шести головах, оппозицию соцсетям. «Ютьюб», «Снэпчат», «Инстаграм» – дикарство. Селфи – дикарство. «Твиттер» – дикарство. «Фейсбук» – дикарство. Видеоигры – дикарство. Средневековцы рассматривали техническую революцию как обратную эволюцию человечества. Они перемещались по школе, напоказ читая книги (бумажные книги – Средневековье, электронные – дикарство). Интернет допускался только в библиотеке и компьютерном зале, и его следовало использовать для исследовательской работы, а не для пользования соцсетями (я слышала, мальчика из предвыпускного класса исключили из школы за то, что он ночами пробирался в библиотеку и смотрел порно. Бедняга – наверное, он дошел до отчаяния). Очень-очень редко Средневековцы смотрели телевизор в телегостиной выпускного класса, но всякий раз, когда я проходила мимо открытой двери, они смотрели всегда только университетскую викторину и соревновались, кто больше даст ответов.