- Примерно так, - Азель скрестил руки на груди.
- А ты все рисуешь, дядя? - Мираж с удивительной для столько выпившего человека координацией движений поднялся на ноги и подошел к мольберту. Черти проводили его нехорошими взглядами. - Ого! Нич-чего девочка… Слушай, а у тебя знакомых девчонок нет? Позвать бы сейчас.
Лара нахмурилась.
- Нет, - честно признался Тир. В памяти его всплыла Келтайя, чертовка, иногда забегавшая в архив. Но Миражу она вряд ли понравилась бы. Да и потом, как ее позвать-то?
- А-а… Слушай, а вот это мне нравится, - Мираж рассматривал холсты. - Раньше не было. Давно нарисовал?
Тираель неопределенно пожал плечами. Он что, еще и рисует? Надо проверить. Он встал (ноги почему-то упрямо шли в разные стороны, пришлось долго ставить их параллельно друг другу) и подошел к мольберту. Теоретически он знал, как надо рисовать, не зря же столько лет штудировал разнообразные земные книги, но вот с практикой у черта было туговато, а если уж совсем честно - практики не было вообще. Однако он храбро взял в руки кисть и очень даже ловко развел на палитре краски. Ободренный первой удачей, Тираель на миг задумался, а затем легко и вдохновенно провел черту…
- Нет, ну ты смотри, что творится, - негодующе заметил Граель, опрокидывая палитру прямо на художника. - На минуту оставить нельзя - сразу к холсту тянется. Эй, ручонки-то попридержи шаловливые!
- Тир! - ахнула Лара, вскакивая
- Упс! - только и смог сказать Мираж. Тираель бестолково топтался на месте, не понимая, почему все краски с палитры вдруг оказались у него на одежде. - Стой, стой, не размазывай. Снимай это быстро.
Лара деликатно отвернулась, пока Тираель переодевался в чистую одежду (впрочем, чистой ее можно было назвать лишь весьма условно), и на правах хозяйки вечера отнесла ее в ванную, попутно удивившись, что в построенной руками Федора избе есть горячая вода и канализация, а у стены торчит самая настоящая батарея центрального отопления. Ванная же комната оказалась маленьким закутком, в котором еле-еле помещалась жестяная раковина и табуретка, на которой стоял таз. В этом тазу Лара и замочила заляпанный краской спортивный костюм Тираеля.
Вернувшись, она увидела, что Тираель задумчиво смотрит на мольберт.
- Знаешь, в этой картине есть что-то странное, - серьезно сказал он, не оборачиваясь. - Что-то знакомое и одновременно совершенно чужое. Даже не в самой картине, а в стиле.
- Если не забыл, это твой стиль, - хмыкнула Лара.
- Мой? - удивленно взглянул на нее Тираель. - А, да, конечно.
Лара молча встала рядом с ним. Картина, закрепленная на мольберте, и впрямь была необычной, не такой, как остальные. Две расплывчатые фигуры, темная и светлая, сплетенные то ли в схватке, то ли в объятиях… Лара почувствовала, что ей становится не по себе.
- Борьба добра со злом?
- Не знаю. Правда, не знаю.
- Ну ладно, - Лара огляделась по сторонам. - А где Мираж?
- Здесь был, - Тир оглядел комнату, заглянул на кухню - Миража нигде не наблюдалось. Входная дверь была заперта изнутри. - Исчез?
Внезапно Лара захихикала.
- Гляди, - прошептала она, указывая куда-то вниз.
Тир пригляделся. На захламленном полу, под батареей, спал Мираж. Черт с Ларой переглянулись и засмеялись.
- Бедняжка, - прошептала Лара, укрывая парня шерстяным пледом. Тот заворочался. - Спи, дурной.
Джелайя подняла ногу, чтобы Лара ее не задела, и украдкой взглянула на скорчившихся под той же батареей Граеля с Азелем. Черти отключились, восстанавливая энергию, которая расходовалась на Земле в огромных по сравнению с привычным Адом количествах.
- Бедняжка, - прошептала она, пробуя на вкус это странное, незнакомое и почему-то безумно притягательное слово.
Утром мороз ударил так, что в вытрезвители народ стремился попасть для того, чтобы погреться.
В "Колизее" гулянка шла вяло, народ в основном расползся отсыпаться или похмелялся по домам. Остались только самые стойкие и те, кто уже спал под столами. История умалчивает, зачем вышел, шатаясь, на крыльцо Ванька - может, просто протрезветь хотел, может, домой, шатаясь, податься, а может, и по какой иной нужде. Но тот, кого он увидел, заставил его протрезветь и заподозрить, что он словил-таки "белочку", и пора завязывать и идти лечиться: прямо из заснеженного воздуха возник человек, белый, с заостренным носом (почему-то именно нос первым бросался в глаза) и… весь в перьях. Не в шубе из перьев, а в перьях по всей коже! Даже лицо у него было в перьях. Ванька обомлел, сел на крыльцо и начал бормотать себе под нос что-то типа того, что не пил и пить не будет.
"Глюк" тем временем с интересом осматривал окрестности. Ему, очевидно, что-то не нравилось. Наконец взгляд его остановился на красном лице Ваньки, являвшего собой жалкое подобие человека, и он наконец заговорил. Спросил он совсем уж неожиданное:
- Ты человек?
Ванька засомневался, даже как-то застеснялся так сразу признавать себя человеком перед странным существом в перьях, которое еще неизвестно, было ли настоящим или всего лишь его же пьяным бредом. Наконец он с сомнением выдал:
- Ну вроде да…
Тогда существо задало второй, еще более неожиданный вопрос:
- Ты художника Федю знаешь?
Туго соображающий Ванька так и не смог понять, как связаны это вопросы - не то любой человек знает Федю, не то не человек его не знает… а может, его знают только звери… На этом месте он все же перестал утруждать себя мыслями и таки ответил, что да, и пытался даже дополнить это утверждениями типа "а кто его не знает", а заодно прочитать лекцию о современном искусстве. Как ни странно, существо больше ничего не спросило, а уставилось в глаза бедному пьянице… и вдруг стало превращаться. Что-то в нем изменилось - сначала незаметно, потом… потом оно буквально за минуту стало Федей! Ванька всего пару раз видел Федю и хорошим его знакомым не был, но само превращение произвело неизгладимое впечатление на его измученное воображение… Ванька вскочил и с неразборчивыми криками убежал, спотыкаясь и матерясь. Говорят, кто-то видел его в мужском монастыре, но, скорее всего, это все выдумки, хотя бы потому, что в Новохлыновске нет мужского монастыря.
Существо, принявшее облик Феди, задумалось, но всё-таки вошло в двери "Колизея". В заведении в этот момент было семь вменяемых человек, один из которых - бармен. И только трое из них доподлинно знали о кончине художника. Секунд через десять после появления существа раздался крик и звук падающего тела. Потом среагировал бармен. К счастью, Новохлыновск - не Нью-Йорк и под стойкой у него пистолета на оказалось. Зато там было полно всякой посуды. В итоге в посетителя полетели две тарелки и рюмка. Поскольку утварь почему-то не причинила посетителю вреда, разбившись о дверь у него за спиной, бармен начал неистово креститься. Лже-Федя посмотрел на него мутными глазами, потом несколько секунд глядел в не менее мутные глаза остальных посетителей, словно подыскивая в их пьяных умах ответ (собственно, примерно так оно и было, и наконец выдал:
- В этой забегаловке дают выпить или только бросаются посудой?
Бармен покорно стал наливать выпивку, почти ничего не соображая: покойники у него еще выпить не заказывали, а ведь он сам видел, как этот парень умер!
У кровати куда-то делась спинка. И стена из обычной, оклеенной обоями, вдруг превратилась в деревянную. Лара моргнула, протерла глаза. Что за фигня творится?
Он села на кровати и тут же поняла, в чем дело. Квартира была не ее. Вернувшаяся память услужливо подсказала, что Лара все еще в гостях у Тира… или Феди.
Опустив ноги на пол, она нащупала старые тапочки и встала. В комнате царил полнейший разгром. "Так… дверцы у шкафа с самого начала не было, - подумала Лара, припоминая, что было вчера. - А вот ножку у дивана я лично сломала… кто ж знал, что она треснутая…" Подняв с пола строительную каску, она несколько секунд смотрела на нее, пока не вспомнила, что каску эту вытащил с чердака Тир, когда лазил туда за банкой соленых огурцов, а вместе с каской притащил и игрушечный автомат, из которого они с Миражом азартно друг друга расстреливали. Воспоминания вызвали у Лары улыбку. Отложив каску, она взглянула в сторону окна, откуда раздался неопределенный шум.