— Тебе? Людей? — Моисей от души и громко расхохотался. — Ха-ха-ха! Ну, порадовал старика. Бродяга! Ты, часом, не заболел? Нет, постой. В монахи, что ли, постригся? Ха-ха-ха! Спаситель! Ха-ха! Ты же, чертила, только убивать умеешь. Пакость такая…
— Ты говоришь обидно, — Антоний картинно насупился и, старательно ссутулившись, неторопливо развернулся к выходу. — Счастливо оставаться. Я старость уважаю.
— Стоять, морда бандитская! — взревел Моисей. — Ты чего, правда, обиделся? Надо же, обиделся. Может, с тобой и правда что хорошее сделалось? Сколь годков-то не виделись?.. Куда летим-то?
— За Урал, — поставил задачу Антоний. — Прямо сейчас.
— Ой-ой-ой, — с презрительной ухмылкой продекламировал Моисей, — умирает зайчик мой. Напужал! Прямо щас. За Урал. Да иди ты! Иди вон… машину лучше с поля убери. Тут тебе не «Мячково». Устроил здесь ралли. Много народу-то спасать?
— Со мной четверо, — в глазах Антония вспыхнули бесовские огоньки неисправимого браконьера.
— Можно, — Моисей пнул ногой дверь и, выйдя на крыльцо, не оборачиваясь, отдал первую команду: — Чего, застрял?! Отгоняй колымагу! Пока дождичек, надо взлететь. Нам ещё в Рязань переться. Там наши, РОСТО-вские. Помогут с керосином.
Моисей сплюнул и пошёл открывать ангар с самолетом.
Через полчаса свирепого вида самолёт, любовно раскрашенный под дикую зебру, с воинственными надписями на помятом фюзеляже вместо опознавательных знаков — «Осоавиахим — Да» и «Чикагской конвенции — Нет» почти на бреющей высоте, не выше пятидесяти метров над землей, в зоне, недоступной для слежения радаров, с бешеным рёвом бесстрашно рассекал густеющие сумерки зарождающейся ночи.
Глава 24. Час от часу не легче
— Где Кашин? — елейным голоском пропел Игорь Карлович Курепов, щупленький дежурный врач-психиатр с мягким, ничего не выражающим лицом старого библиотекаря. Глаза доктора были пусты и прозрачны, как искусственно выполненная имитация двух стеклянных муляжей, не совсем ровно ввинченных таксидермистом в усохшее чучело безобидного грызуна из семейства хомяковых.
— В отделение для беспокойных хроников перевели под усиленное наблюдение, — невнятно отозвалась старшая медсестра, гигантским айсбергом восседавшая на месте дежурного. — Лечащий врач ещё с вечера распорядился. — Она вытащила из кармана мятый засаленный листок, ткнула в него своим дебелым пальцем и медленно повела им вдоль длинной строчки, — предположительный диагноз… импульсивный подтип эмоционально-неустойчивого расстройства, — жирный палец застрял где-то на полпути сложного текста. Медсестра что-то сосредоточенно дожевывала; пахло копчёностью.
— Так уж и эксплозивный? — расстроился Курепов. — Дайте-ка журнал…
— Ой, — грудным басом икнула медсестра и величаво поднялась из-за стола. — Он у Смагина. Михаила Александровича.
— Странно, — Курепов с облегчением покосился на освободившийся стул. — Он же сам вчера при мне историю болезни заполнял. Типичная диссоциативная фуга. Приехал из Москвы. Как? Не помнит. Городит бог весть что. Странно.
— Игорёк, — в приёмный покой неслышно прокрался пухлощёкий мужчина в белом халате с осанкой постового полицейского и повадками молодого волчонка, — зайди к главному.
— Михаил Александрович… — требовательным тоном выговорил Курепов, обращаясь к вошедшему Смагину.
— На секундочку, — Смагин поманил Курепова за собой и выскользнул обратно за дверь.
Курепов неторопливо, сохраняя достоинство, вышел из приёмного покоя в просторный вестибюль с зарешёченными окнами.
Смагин уже стоял у санпропускника и нетерпеливо держался за ручку двери, ведущей в помещение для дежурного персонала:
— Ты чего, не проспался?
— Не видишь? — Курепов кивнул в сторону приёмного покоя и сердито зашептал: — Меня же эта медведица одним бюстом задавит. Ей только волю дай. На голову сядет. Где журнал?
— Игорёк, тут такое дело со вчерашним, вновь поступившим. С Кашиным,… — Смагин боязливо заозирался по сторонам. — Москвич какой-то по его душу с чемоданом денег подвалил. Давай сюда. Здесь пусто.
Курепов на цыпочках подбежал к Смагину:
— От кого?
— Всё через главного, — Смагин показал глазами вверх. — Заходи.
— Не, Миш, — Курепов немного замедлился, но порог всё же переступил. — Я в такие игры не играю. С ним свяжешься, потом не развяжешься. Пусть вон, Ромка, этот кандидат наук штопаный. В доверие втёрся…
— Чего ты до него докопался? — перебил Смагин, прикрывая за собой дверь. — Чуть что, сразу Ромка. Ежу понятно, что он свой диплом с диссертацией на базаре купил. Время такое. Раньше к знаниям тянулись. Сейчас к дипломам. Зато он на подъём лёгкий.